7. Диалектика отбора. Дарвинизм по Дарвину

Едва Дарвин провозгласил половой отбор фактором, способным объяснять то, чего не объясняет отбор естественный, возникли, как отмечено в п. 3, проблемы совсем неожиданные - философские.

Никто из окружения Дарвина и слушать не хотел нескольких критиков, заметивших, что отсутствие философского анализа может оказаться роковым для всей теории. Один из таких критиков, философ и историк науки Джордж Генри Луэс (Lewes; это популярное в то время имя писали тогда по- русски «Льюис»), состоял с Дарвином в переписке, и Дарвин охотно обсуждал его конкретные возражения, но общее возражение о необходимости философского анализа даже ни разу не упомянул.

Казалось бы, зачем нужен философ, если обсуждаются конкретные факты? Однако, как мы узнаем в п. 3-10, Луэс ставил вопросы, живо обсуждаемые поныне, так что изложу “философский упрек” подробнее.

Когда 2500 лет назад греки задумались над проблемой: откуда мы знаем, что наше мнение верно, - ответов было предложено немного, и, как ни странно, новых с тех пор по сути не добавилось. Вот они: То, что сказано в священном тексте (или: оракулом), истинно; Мое мнение истинно, ибо я умнее моих противников (или: я опытнее, моими устами говорит божество, я выражаю мнение большинства); Утверждение истинно, если оно доказано, т.е. логически следует из очевидных посылок (или: из трактовки доступных наблюдению фактов); Истинно то, из чего следуют проверяемые факты; Истинно то, что получено диалектическим рассуждением; Истина ухватывается интуитивно, а рассуждение ее подтверждает.

Пятый тезис фактически был применен Дарвином и потому является

для нас тут основным. Когда рост культуры сделал недостаточными два первых ответа, родилась идея доказывать свою правоту тем, что позже получило имя логики.

Так было до Платона. Платон предложил анализировать сами предпосылки, анализировать до тех пор, пока анализ не убедит нас, что они верны (в том смысле, что сами следуют из всего, что о них известно и сказано) или ложны. Такой путь доказательства он назвал диалектическим и полагал, что этот путь ведет к беспредпосылочному знанию. Так построены его главные диалоги, они кончаются общим согласием. Ho оно обманчиво: платанов диалог - не беседа реальных людей, а имитация беседы: все участники идут к цели, заранее заданной автором, и произносят лишь то, что подтверждает позицию автора. Спора нет и в помине [Рассел].

Однако в способе Платона есть, как мы теперь знаем, смысл: хотя исходным понятиям (их именуют категориями) нельзя дать определений, но их можно объяснить друг через друга (это именуется категориальным анализом), что и позволяет людям о чем бы то ни было говорить.

В наше время (в отличие от Платона) основной признак верности предпосылок видят не в их наглядной очевидности, а в том, что сделанные из них выводы подтверждаются на практике (ответ 4); такой способ проверки предосылок именуется гипотетико-дедуктивным методом. Как сказано в п. 2-11, в эволюционизме он связан как раз с именем Дарвина. Метод бывает очень удобен (например, в физике он породил теорию квантов), но опасен: как известно из логики, от ложной посылки верными рассуждениями можно прийти к верным выводам. Поэтому ложность посылки можно поколениями не замечать - пока из нее не будут получены (и, главное, признаны сообществом как таковые) выводы, противоречащие практике.

Уже Аристотель, ученик Платона, усомнился в правомерности диалектического метода.

Аристотель искал истину иначе, в форме доказательства (до него оно было развито лишь в геометрии), и для этого изобрел логику. После него ранние стоики (п. 1-7) открыли еще однин путь познания - каталепсис (интуитивное ухватывание сути, ответ 6). Ухваченная суть нуждается в обосновании, и оно может быть дано как в форме подтверждения (диалектика), так и в форме доказательства (логика). Все эти формы поиска истины в ряде философских школ (начиная с софистов) подменяла риторика - удобные фразы, заменяющие истину (см.: Чайковский Ю.В. Il ВФ, 2002, № 9).

В Новое время термин «диалектика» получил у Гегеля иной смысл, но нас здесь касается только Платонова диалектика, поскольку именно ею пользовался Дарвин при обосновании идеи отбора. Подробное описание явлений (которое он не отличал от анализа понятий) создавало у него уверенность, что он дал исчерпывающее беспредпосылочное знание. Критики, наоборот, видели у Дарвина лишь «кучу подробностей» и риторику.

В XX веке философы науки признали: копить доводы в свою пользу - самообман, видимость обоснования; не бывает беспредпосылочного знания; всё, что остается ученому - выявлять свои предпосылки и открыто их формулировать именно как предпосылки, а не как нечто истинное. После такой процедуры часто возникает новое, более скептическое отношение к предпосылкам, а затем и желание “пошевелить" их, т.е. посмотреть, как будут объясняться следствия, если изменить предпосылки.

Дарвин, если заходил в тупик, тоже пробовал выявлять свои предпосылки и даже “шевелить” их. Так появились пангенез и ламарковы факторы. Ho его роковой философский просчет был в том, что делал он это лишь в форме оговорок, не проводя через логическую структуру учения.

Например, поняв, что некоторые свойства организмов нельзя объяснить как результат отбора, он только для них, как для исключений, допускал возможность иных факторов, но не исследовал далее эти факторы, а продолжал приводить примеры в пользу отбора. Это хорошо описал Н.Я. Данилевский (натуралист, философ и деятель хозяйства), наш самый обстоятельный критик дарвинизма:

«Нельзя сказать, чтобы он их (Дарвин трудности - Ю. Ч.) совершенно упустил из виду, - он и сам... то в одном, то в другом месте скажет об них несколько слов, совершенно ничего впрочем не разъясняющих, или упоминает о возражениях, сделанных другими, признает за ними некоторую силу; но затем все остается по-старому, и он продолжает свои выводы и доводы, как будто этих возражений, им нисколько не опровергнутых, вовсе и не существовало» {Н.Я. Дантевский. Дарвинизм. Критическое исследование. СПб., 1885, т. I, ч. 2, с. 3). Развивая мысль Виганда, Данилевский писал, что искусственный отбор «хитро устроенная машина», изобретенная человеком и не встречающаяся в природе, как и, например, паровая машина (ч. 1, с. 231). Тем самым, параллель естественного отбора с искусственным, основная метафора Дарвина, ничего не дает. Мы вернемся к этому вопросу в п. 5-8*.

Позже критики выражались и резче. Так, Теодор Рузвельт, президент США (1901-1909) и натуралист-любитель, писал, что дарвинисты не столько доказывают свои воззрения, сколько «упражняют красноречие», ибо всякому признаку можно при желании придумать пользу (ЧЭ, с. 98).

На мой взгляд, истина рождается только интуитивно и должна проверяться практикой, а не убеждениями. Логика необходима при ее обосновании, но - лишь для выявления логических ошибок. Иными словами, сама логика истины не дает, но от ложных ходов мысли уберегать может.

Дарвин в 1867 году был в гостях у Генри Бэйтса, недавно выпустившего книгу «Натуралист на Амазонке», где впервые излагались доводы в пользу того, что яркие раскраски тропических животных - результат отбора. Зашел разговор о красно-черной расцветке гусеницы, кормящейся на зеленом листе - чем это ей полезно? Ведь другие гусеницы зелены. «Вы бы лучше спросили Уоллеса» - сказал Бэйтс, что Дарвин вскоре и сделал. Уоллес (о

силе воображения которого мы уже знаем) ответил, что сам видел белых бабочек на зеленом фоне и склонен предположить, что те предупреждают контрастной расцветкой о своей несъедобности. Дарвин был в восторге:

«Никогда не слыхал ничего более остроумного... Факт белой моли великолепен; кровь загорается, когда видишь, что истинность теории почти доказана» - писал он Уоллесу.

Ободренный Уоллес положил подобные рассуждения в основу учения (в его книге «Дарвинизм» четыре главы из пятнадцати посвящены окраске), Бэйтс же решил иначе: из второго издания своей книги изъял все рассуждения об отборе расцветок. Кто прав?