13. Дарвин без Мальтуса

Другой ученик Рулье, ботаник С.А. Рачинский, первый переводчик «Происхождения видов», описывая отбор в статье «Цветы и насекомые» (1863), вообще обошелся без ссылок на конкуренцию.

«Из многочисленного потомства всякого поколения органических существ выживает лишь малейшая доля, выживают лишь те представители, которые вполне и до последней подробности приспособлены ко всему строю внешней природы»; она поступает «как искусный заводчик, дорожащий чистотою крови в своем стаде. Она строго подбирает в каждом поколении те особи, которые она предназначает для продолжения племени: поэтому Дарвин и назвал этот процесс естественным подбором родичей (natural selection)».

Почти излишне напоминать, что это не дарвинизм. Дарвин утверждал подобное в ранних очерках (п. 1-12), а в книге говорил лишь о шансах оставить потомство при свободном спаривании; речь у него шла не об отдельном поколении и не о приспособленности каждого поколения «до последней подробности», а (выражаясь нашим языком) лишь о сдвиге средних значений за много поколений. Рачинский повторял давно забытого Гердера и молодого Дарвина, чьи очерки не были тогда известны никому.

Ход мыслей, характерный для Рулье и его школы, был тогда повторен русскими авторами многократно. Мальтузианству тут места не было: эле

ментарным актом эволюции мыслилось не вытеснение конкурента из общего местообитания, а выявление некоего смутно осознаваемого зачатка целостности, как бы зачатка подходящей экосистемы.

‘‘Все животные и растительные породы ведут двоякого рода борьбу: обусловленную конкуренцией и нисколько от нее не зависящую”, и “чем сильнее борьба между ними, не зависящая от конкуренции, тем слабее борьба, вызываемая конкуренцией”. />Тем самым, утверждение Мальтуса он предлагал заменить на такое:

“Все животные и растительные породы стремятся к размножению до числа, допускаемого количеством пищи, но никогда не могут достигнуть его по причине других, неблагоприятных для их размножения условий”.

Он привел много примеров, и среди них такой: катастрофическое размножение сусликов на юге России прекратилось не от того, что был съеден весь хлеб, а от повального их заражения глистами. И вообще, заключал Бибиков, земельные угодья обычно могут прокормить много большее население, чем фактически наблюдаемое.

Через 90 лет морфолог и паразитолог B H. Беклемишев высказал почти то же: по его мнению, паразиты служат важной частью биоценоза, регулирующей численности животных на приемлемых для его устой-чивости уровнях, чего не может система “хищник-жертва” (Беклемишев В.Н. Возбудители болезней как члены биоценозов // ЗЖ, 1956, № 12).

На Западе из труда Мальтуса большинством пишущих был сделан смелый, но необоснованный вывод - что всякая популяция сама по себе стремится к неограниченному росту, пресекаемому лишь нехваткой ресурсов (прежде всего, пищи). В недавнем исследовании биофизика В.Л. Воейкова показано, что в природе таковой рост наблюдается только в патологических популяциях вроде раковой опухоли или нашествий саранчи (Воейков В.Л. Правда Дарвина и ложь дарвинизма // Человек, 1997, № 3.

Иными словами, «мальтузианская» схема безудержного размножения, ограниченного только борьбой за внешний ресурс, описывает не эволюцию, а редкие патологии вроде нашествия саранчи, кончающиеся гибелью популяции, подверженной «мальтузианской» страсти. (Воейков сравнил «мальтузианский» рост популяции с раковой опухолью.)

Наоборот, в эволюции, как и в онтогенезе, всякий рост численности (молекул, клеток, организмов) подчинен той системе, частью которой объект является. Дарвин совершил логическую ошибку, когда писал:

«Нет ни одного исключения из правила, по которому любое органическое существо численно возрастает... с такой большой скоростью, что, не подвергайся оно истреблению, потомство одной пары очень скоро заняло бы всю землю»; слоны плодятся медленно, но и для них «по истечении 740-750 лет от одной пары получилось бы около 19 миллионов живых слонов».

Нет, обычно лишь обилие семян и спермиев, а у них нет тех органов, по которым (как полагал Дарвин) идет сравнение особей. Наоборот, обилие взрослых потомков, друг с другом конкурирующих - редкость, «живых слонов» всегда мало, а эволюируют они быстрее всех (см. п. 9-1).

Далее, все виды, не только животные, но и растительные и даже бактериальные, обладают эффективными средствами регулирования своего размножения, ослабляющими и даже сводящими на нет конкуренцию внутри вида. Все нормальные популяции, начиная с молекулярного уровня, обладают жесткими механизмами регуляции своей численности, а все не обладающие («мальтузианские») быстро гибнут.

He следует думать, что саморегуляция численности - приобретение высших форм жизни. Нет, к ней способны даже бактерии, вырабатывающие для этого целое семейство особых веществ. Это бактериоцины - короткие пептидные цепочки (20-70 аминокислот), синтезируемые специально для подавления численности, своей и чужой (Котельникова Е.А., Гельфанд М.С. Выработка бактериоцинов... // ЭГ, 758).

Есть и особый механизм выживания популяции микробов за счет прекращения размножения при действии ядов - персистентность: малая часть популяции реагирует на антибиотик или иной яд не гибелью, а прекращением всякой активности; яды, действующие на какой-либо биохимический процесс, бессильны против пассивной клетки, и она возобновляет активность после вымывания яда из среды (Льюис К. Персистирующие клетки... // Биохимия, 2005, № 2).

Высшие организмы регулируют свою численность многими способами, вплоть до пропуска сезонов размножения и рассасывания беременности. Мальтус этого не мог знать, а мальтузианцы (дарвинисты) не хотят видеть.