1-12. Дорожки от Хэйла к Дарвину...

He продолжая описания взглядов замечательного дилетанта - о них давно пора написать книгу, - признаем, что первый трактат по биоэволюции вышел в свет за 125 лет до первой эволюционной книги Ламарка и что его можно уверенно назвать первой книгой по научному (без кавычек) креационизму.

Все три легко прослеживаются, и неясно одно: что знал о них Дарвин? Хэйла быстро забыли, но заложенное им учение (научный креационизм) развивалось и имело блестящее продолжение. Достаточно сказать об известной книге «Мудрость Бога, явленная в трудах творения» (1691), автор

которой, знаменитый ботаник Джон Рэй (Ray)1 развивал многие мысли Хэйла (например, о балансе). Это течение мысли хорошо было известно Дарвину как естественное богословие.

Естественное богословие - учение, трактовавшее все явления мира как гармонию, говорящую о божьей мудрости, проявленной в ходе творения, учение, ставившее целью увязать религию с наукой. По сути очень старое (см. п. 6), оно возникло теперь как реакция христианской мысли на успехи естествознания, становившегося во второй половине XVII века самостоятельным мировоззрением. Эти успехи породили стремление обосновать христианскую точку зрения на мир, исходя из успехов науки.

По книге Вильяма Пэйли «Естественное богословие» (1802) Дарвин учился в колледже и до старости благодарно вспоминал ее. Он мог не знать имени Хэйла, но знал его мысли. Достаточно сказать, что Пэйли начал с воображаемого примера, который есть у Хэйла (философ, никогда не видевший часов, обнаруживает неизвестно кем сделанные часы и рассуждает - могла ли их сделать природа?), а всю книгу построил по образцу книги Рэя.

О конкордизме мы уже говорили в пп. 1-4 и 1-10. Сам его принцип был высказан смутно еще Хэйлом, а затем многими уточнен, но для укоренения эволюционной идеи требовалось большее - показать, что в ходе «творения» живые организмы действительно изменялись. В 1665 году знаменитый физик Роберт Гук издал книгу «Микрография», где, в частности, описал микроскопическое строение раковин - нынешних и ископаемых. Он пришел к выводу: ископаемые раковины принадлежат не просто организмам, но организмам, каких в нынешних водах не бывает.

Вывод, хотя и повторял идею Палисси столетней давности, был чересчур смел: состава фаун никто не знал, на что вскоре же и указал Рэй. Осторожно признав эволюцию в пределах рода, он отрицал возможность вымирания какого-либо вида (ибо тем были бы нарушены и природный баланс, и мудрость Творца) и уверял, что описанные Гуком аммониты (раковинные головоногие моллюски) еще будут найдены живыми в водах океана. (На самом деле те вымерли в меловом периоде.) Чтобы продолжать спор, предстояло создать две науки - фаунистику и палеонтологию.

Адаптационизм, т.е. учение о приспособленности каждого организма к своим условиям обитания, был еще старше - рассуждения о пользе тех или иных органов можно найти у древних греков. Он всегда носил характер славословия в адрес богов, но в XVII веке открытие множества новых фактов заставило всерьез задуматься - действительно ли все свойства каждого организма полезны. И если да, то всегда ли - самому владельцу? Сводку доводов о полезности дал Рэй, за следующие сто лет тут родилась целая литература. Вот пример из книги Христиана Шпренгеля «Раскрытая тайна природы в строении и оплодотворении цветов» (1793):

«Премудрый творец природы не создал ни единого волоска без какой-либо определенной цели», однако «для насекомых было бы мало пользы в том, что большинство цветов выделяет сок и что сок этот защищен от дождя, если бы в то же время им не была обеспечена возможность легко находить эту предназначенную им пищу.

Наряду с серьезными описаниями приспособлений, бывали курьезные один ботаник уверял, что оболочка некоторых дынь имеет дольчатую форму для того, чтобы удобнее делить ее за столом; один анатом убеждал, что человек наделен ягодицами для того, чтобы, удобно усевшись, размышлять о величии божьем и т.д.

Словом, когда Пэйли сел писать свой учебник, сказано было, казалось, всё возможное. Однако и он внес свою лепту, сформулировав вероятностный аргумент-, если пользы не видно, можно сделать непроверяемое предположение и назвать его вероятным. Например, он писал:

«А в рыбьем глазу радужка неспособна к сужению. Это большое отличие, вероятный смысл которого тот, что ослабленный водой свет никогда не бывает слишком резким на сетчатке».

Теперь можно было доказать все что угодно. Этим и занялось следующее поколение, породившее дарвинизм.

Селекционизм, т.е. утверждение, что изменение видов в природе происходит путем, аналогичным селекции домашних пород человеком, был разработан меньше всего, но и он присутствовал. Сама аналогия бытовала в литературе, как мы видели, с XVI века, а наиболее четко выражена в ранней рукописи Чарлза Дарвина (1844 г.):

«Предположим теперь, что некое Существо, одаренное проницательностью, достаточной, чтобы постигать совершенно недоступные для человека различия в наружной и внутренней организации и предвидением, простирающимся на будущие века, сохраняло бы с безошибочной заботливостью и отбирало бы для какой-нибудь цели потомство организма... я не вижу никакой причины, почему бы оно не могло создать новую расу» (Ч Дарвин. Соч., т. 3. M.-JL, 1939, с. 133).

Это похоже с виду на дарвинизм, но это пока еще - естественное богословие: «Существо» явно наделено божественным сверхразумом. Однако дело даже не столько в сверхразуме (для отбора он не нужен), сколько в малозаметном словечке «безошибочно»: в действительности выгодное качество дает выгоду не безошибочно, а при сочетании (всегда редком) выгодных обстоятельств. В другом месте (с. 86) Дарвин заметил, что «природа не позволяет своей расе портиться от скрещивания с другой расой, и сельские хозяева знают, как трудно это предупредить».

Ho как раз природа (если она - не Бог) позволяет спариваться всем, кто может, и новый вариант не рождается с запретом на встречу со старыми, а

значит не может находить себе пару «безошибочно». Для безошибочности нужно то самое «Существо». Ко времени написания «Происхождения видов» оно (вместе со сверхразумом) из записей Дарвина исчезло. Чем «Существо» было заменено? Когда мы поймем это (см. гл. 3 и 5), мы поймем, что такое дарвинизм и чем он отличен от естественного богословия, а чем с ним схож. Тогда только и можно будет задать вопрос, что можно взять из дарвинизма для работоспособной теории эволюции.