9-5. Или прогресс форм, или прогресс функций

Почему вне тропиков оказываются именно “примитивные” формы? Тут можно вспомнить Бергсона: группы потому и получают статус примитивных, что их «жизненный порыв» израсходован не на усложнение формы, а на физиологию, на приспособление к трудным условиям.

красоту в дарвинизме (как и в марксизме) говорить не умеют: не то умонастроение, не тот кругозор. А о причине удивительной сложности цветков орхидей говорят всегда одно - они «высоко и разнообразно специализированы для опыления насекомыми» (Энц. словарь «Биология». М., 1983). Да, многие опыляются очень малым числом видов насекомых, но что тут уместнее - «для» или «вследствие»? А может быть, «вопреки»? Судите сами.

Странная это “вершина эволюции”: орхидеи не только не имеют эндосперма, но из всех цветковых только они утратили двойное оплодотворение, отчего их размножение протекает так же медленно, как у голосеменных: от опыления до оплодотворения - полгода, до зрелого плода - год или два. Опыление насекомыми слишком усложнено и идет плохо - многие орхидеи спасаются ветром и даже просто бесполым размножением. Их “высокая специализация” (а вернее - очень узкая, патологически узкая, ниша) видна и во многом другом: они не могут существовать без симбиоза с грибами (без гриба семя орхидеи вообще не прорастает), многие потеряли фотосинтез и многие из них (что вовсе странно) могут жить на одном- единственном виде растений, некоторые могут выжить только в союзе (под охраной) муравьев. Словом, орхидеи недаром всегда служили доводом против дарвинизма и в пользу ортогенеза [Попов, с.

Да, орхидные - самое большое по числу видов семейство растений (до 35 тыс. видов), и в целом распространено едва ли не по всей суше. Ho какова численность его видов в природе? Вот свидетельство экологов:

“Представители семейства ятрышниковых очень редки, поэтому вопрос о полном запрещении их сбора поставлен” (Лавренова Г. В. Травы, дарующие здоровье. Донецк, Донеччина, 1994, с. 421).

Редкость северных орхидей отметил и Линник. Естествен вопрос: к чему орхидеи приспособились? Разве что к цветочному рынку.

И все-таки в каком-то смысле орхидеи действительно выше всех. Вспомним, что выражать успех численностью принято только в дарвинизме. Великий Бэр, наоборот, полагал, что численность вида определяется вовсе не успехом в борьбе за жизнь, а его местом в «экономии природы».

Очевидно, что орхидеи занимают какое-то особое в ней место. Здесь нужна новая философия. Для начала приведу слова Линника:

“Семейству орхидных не чужды поиски. Орхидеи смело отходят от традиций, смело создают новое” (Линник Ю.В. Книга трав. Петрозаводск, «Карелия», 1986, с. 262).

Как видим, не просто приписано активное поведение травам - активно ведет себя их семейство. Что это может значить? Буквально или нет?

Еще сто лет назад Бергсон писал:

“когда видишь, с какой уверенностью и точностью используют вьющиеся растения свои усики, какой поразительный комплекс приемов применяют орхидеи, комбинируя их, чтобы оплодотвориться при помощи насекомых, то как не думать при этом об инстинктах?” [Бергсон, с. 181].

Инстинкты - свойство животных, и Бергсон уверял:

“было бы столь же нелепо отказывать в сознании животному, поскольку оно не имеет мозга, как заявлять, что оно не способно питаться, поскольку не имеет желудка. На самом же деле нервная система, подобно другим системам, зародилась вследствие разделения труда”( с. 130).

Он имел в виду то, что животные подвижны, зато растения усваивают неорганику. К сожалению, он связывал сознание («самопроизвольность») только с механической подвижностью в трехмерном пространстве:

“Движениям же растений не свойственны ни частота, ни разнообразие движений животных...

На самом деле, бывает подвижность в иных пространствах - например, в пространстве форм и пространстве функций. А в них подвижность растений никак не отстает от подвижности животных. Вспомним идею Бергсона о жизненном порыве (то был способ говорить об активности). По всей видимости, орхидеи наделены им весьма щедро, и они потратили его не на избыточность размножения (как почти все виды), а именно на поиски. Прогресс часто видят в эволюции зрения от светочувствительного пятна плоских червей до глаза зверей и осьминогов; он считается понятным, хотя описано только изменение форм, а химия фоторецепции, оптика хрусталика, кибернетика сигналов и психология зрительных образов остались за кадром. Когда-то Шмальгаузен признал эволюцию глаза «наиболее трудным» и в то же время «вполне понятным» актом эволюции, ибо

“Всегда новые органы возникают путем постепенной дифференцировки в пределах имеющихся уже органов или частей, обособляются от них и преобразовываются вместе с обособлением и преобразованием их функции” (Шмальгаузен И. И. Основы сравнительной анатомии позвоночных животных. М., Учпедгиз, 1938, с. 31).

Ядовитую железу змей он едва упомянул (как модификацию слюнной), тогда как в функциональном смысле именно появление яда - новшество, акт прогресса, давший обладателям новую нишу. Для Шмальгаузена, как и для Дарвина, понять эволюцию органа значило выстроить “непрерывный" ряд форм, нам же важнее понять, как появилась новая функция.

Она всегда появляется скачком (сальтацией, см. пп. 3-12; 5-1) в том смысле, что возникает в каком-то поколении сразу: глаз впервые посылает сигнал, который используется; яд впервые отравляет жертву, не губя обладателя. Непрерывный ряд ничего в этом смысле не разъясняет.

Зато разъясняет физиология: утрата прежней нормы вызывает реакцию - генетический поиск, который ведут все, попавшие в эти условия, но лишь немногие способные приходят к новым приемлемым формам.

Чернов отметил, что “примитивные” более адаптивны, чем “продвинутые” - прежде всего, за счет способности голодать и снижать плодовитость (ЗЖ, 1999, № 3). В наших терминах это означает, что

в одних таксонах «жизненный порыв» расходуется на усложнение строения, и потому мы называем эти варианты “продвинутыми”; а в других,               в порядке компенсации, усложняются физиология и поведение.

Если Мейен нашел, что эволюция в Арктике почти не шла на уровне родов и выше, то Чернов показывает, что на уровне видов она идет, и притом интенсивно, особенно среди “продвинутых” (Чернов Ю.И. И ЗЖ, 2004, № 5). Другими словами, "высшие” адаптируются тут, в основном, морфологически (идет видообразование), а “низшие” - в основном физиологически, в рамках прежних видов. Нам тут важно, что Арктика - кузница видов, но не родов и выше. Это понадобится нам при обсуждении проблемы происхождения человека в п. 9-15.