ВТОРОЕ ПОСЛАНИЕ ИОАННУ РИОЛАНУ В  котором опровергаются многие возражения против кровообращения

Много лет тому назад ученейший Риолан издал часть моего труда. Не проходило почти ни одного дня со времени появления в свет моего учения о кровообращении без того, чтобы я не слышал чего-либо хорошего или дурного об открытой мною циркуляции крови.

Я считаю недостойным для ученого, взыскующего истину, отвечать проклятиями моим противникам. Для него будет

гораздо более достойным и разумным развеять злобу светом очевидного и неоспоримого исследования.

Неизбежно, что собаки лают и извергают свою блевотину, неизбежно, что и среди ученых имеются циники, а потому следует остерегаться, как бы они не искусали и не заразили бы других бешенством и не подгрызли своими собачьими зубами кости и основы истины.

Порицателей, насмешников и грязных злословящих писак (от которых не следует ожидать ничего основательного или благородного, кроме проклятий) я решил никогда не читать и считаю их недостойными ответа.

Они пользуются своим злым гением, каковым, я полагаю, никогда не обладают благожелательные читатели (чего следует прежде всего и больше всего желать). Бог же всебла- гий не дает мудрости нечестивым: пусть продолжают проклинать, пока не устыдятся и самим не надоест.

Если же вы захотите для исследования ничтожных мелких тварей проникнуть с Гераклитом (по Аристотелю) в самую, так сказать, мастерскую — идите, ибо и там не отсутствуют боги бессмертные. Величайший и всемогущий отец обнаруживается иногда в самомалейших и ничтожнейших тварях.

В книжечке о движении сердца и крови у животных я прибавил только тему других моих наблюдений, которыми я или опровергаю ошибки, или свидетельствую об истине, достаточно непреложной. Многое другое, доступное чувству, при помощи вивисекции я оставил как лишнее и бесполезное; однако кое-что из этого учащихся ради, которые того настоятельно требуют, я здесь добавлю в нескольких словах.

Великий авторитет Галена ценится всеми так высоко, я же вижу, как колеблются некоторые относительно его опыта наложения лигатуры на артерии над фистулой, вставленной в отверстие сосуда, с тем чтобы этим доказать, что пульсация артерий совершается произвольно, передаваемая через оболочки артерий от сердца, но не напором крови

в пустоты, и что поэтому артерии растягиваются, как раздувательные мехи, а не как бурдюки. Этот опыт упоминается Везалием, мужем опытнейшим в анатомии, но ни Веза- лий, ни Гален не говорят, что этот опыт был ими оценен, как это было сделано мною.

Во всяком случае Везалий предписывает, а Гален советует стремящимся к разысканию истины возможно тщательнее вести исследование, но не учитывает и не сознает ни трудности этого дела, ни тщательности его. Если даже исследование ведется со всей тщательностью, оно все-таки ничего не дает для признания мнения, утверждающего, что причиной пульсации являются оболочки, но не толчок крови, ибо как только стянешь артерию перевязкой или Камышевой трубочкой выше фистулы, тотчас же артерия над перевязкой, иод напором крови, нагнетаемой вверху, растягивается за окружностью фистулы, этим удерживается прилив и ослабляется ее напор. Артерия, стянутая перевязкой, весьма слабо пульсирует, находясь вне напора проходящей крови, так как кровь отбрасывается над перевязкой.

Но чтобы ошибка Везалия и неопытность других стали бы очевиднее, я скажу по опыту тем, кто утверждает, чта

часть под фистулой не пульсирует при стянутой повязке, что нижняя часть будет пульсировать, если опыт производится правильно. А когда снимут повязку там, где, как уверяют, пульсируют нижние артерии, — я скажу, что нижняя часть меньше пульсирует при распущенной повязке, чем при стянутой.

Правда, излияние просачивавшейся из раны крови все спутывает, делая самый опыт тщетным и недоказанным, так как благодаря напору крови ничего верного нельзя выяснить, как я сказал. Если же (что мне по опыту известно) обнажить артерию и, сжав ' пальцы, сдавить разрезанную часть, ты сможешь по желанию многое испытать, чтобы тебе ясно предстала истина. Во-первых, в отдельных ударах ты почувствуешь ударяющую кровь, спускающуюся в артерию, отчего эта последняя растягивается. Ты можешь, однако, по желанию кровь выжать и выпустить: если же ты отпустишь малейшую часть отверстия, то кровь выбрасывается отдельными пульсациями, и, как мы упоминали, при арте- риотомии или прободении сердца кровь выбрасывается отдельными сокращениями при растяжении артерии, и это будет очевидным для всякого исследователя.

Но, чтобы стало более ясным то, что кажется сомнительным, а именно, что сила пульсации исходит не из артериальных оболочек, а из сердца, я сужу об этом по трупу

одного благородного мужа. Пока был жив благородный муж, в нисходящей части его артерии с двумя голенными разветвлениями, освобожденной по своей длине на одну пядь и обращенной к свищевой кости, по ее впадине, артериальная кровь спускалась к ногам и своим напором двигала нижележащие артерии; в таковом, однако, случае артерия равным образом допускала бы это, как если бы она была перевязана и стянута над ноздреватым свищевым канальчиком (согласно с опытом Галена) настолько, что не могла бы ни растягиваться в том месте, ни сжиматься, как мехи, ни передавать силу пульсации от сердца к нижним артериям — или вследствие твердости кости получить таковую возможность. Тем не менее, я отлично помню, что часто наблюдал пульс в нижних артериях в голени и стопах, пока этот человек был жив; я был его постоянным врачом, а он — по необходимости — моим ближайшим другом. У этого благороднейшего мужа нижние артерии от напора крови были растянуты, как бурдюки, но не как мехи; если же такой перерыв силы пульсирующей способности по необходимости случится на артерии, обращенной к трубочке и находящейся выше стянутой трубочки, то тем не менее нижележащие артерии будут пульсировать.

У другого знатного мужа, крепкого и здррового, я знал, что аорта • и часть большой артерии около сердца была обращена к круглому устью.

Однако мы не отрицаем любое движение оболочек, а признаем, что с этими покровами происходит то же, что мы приписываем сердцу, а именно сокращение, или систола,

а также возвращение от растяжения к естественному объему. Но следует отметить, что они не сами по себе растягиваются и сжимаются, но по различным причинам и разными способами как в общем движении частей, так и от сердца, что можно хорошо наблюдать.

Сердце растягивается от предсердия и само по себе сокращается; также и артерии растягиваются сердцем и сами собой опадают. Можно одновременно сделать и другой опыт. Если наполнить два сосуда одинаковой вместимости,— один артериальной вытекающей кровью, другой — венозной, взятой от того же животного,—то можно тотчас же или после наблюдать, как, свернувшись, кровь охлаждается и какая между обеими наблюдается разница. Если правы те. которые думают, что в артериях другой вид крови, чем в венах, а именно, что в первых кровь более яркая, то, я не знаю каким образом, изобилуя жизненным духом, она вспенивается и вздувается (наподобие молока или меда, вскипающих над огнем и вздувающихся) и заполняет больше места. Если кровь из левого желудочка, изверженная в артерии, по своей пенистой и вздувающейся природе до такой степени бродит, что одна-другая капля ее растягивает всю пустоту аорты, несомненно, в таком случае, что когда спадет это брожение и вернется к некоторому небольшому количеству капель (что некоторые считают причиной, по которой у мертвых находят пустые артерии), то это будет заметно и в сосуде, наполненном артериальной кровью. То же мы знаем по опыту, как это случается при охлаждении молока и меда.

Это, я полагаю, будет достаточным доказательством для всякого, чтобы проверить правильность нашего утверждения, отбросив всякие выдумки. Кровь не различного

состава в правом и левом желудочках (что можно исследовать и чувствами и разумом). Иначе следовало бы утверждать, что соразмерно и артериальная вена растягивается пенящейся каплей и что поэтому такая же кипящая и бродящая кровь и направо и налево, так как вход артериальной вены и выход аорты совершенно подобны и имеют одинаковое значение.

Обычно приводятся три доказательства для поддержания мнения о различии крови: первое, что при артериотомии получается кровь более яркая; второе, что при вскрытии мертвых тел находят как левый желудочек, так и все артерии обескровленными; третье, что артериальную кровь считают более насыщенной живительным духом и поэтому занимающей гораздо больше места. Из всех этих причин и оснований, кому они таковыми представляются, вытекает и самое наблюдение.

Что касается цвета, то всегда и везде кровь, выходящая из узкого отверстия, как бы процеживается, и часть ее, более легкая и тонкая, обыкновенно всплывает наверх. Так, при кровопускании кровь, вырывающаяся при флеботомии с большей силой и бблыней волной из большего отверстия, просачивается дольше, бывает гуще и более темного цвета; если же кровь сочится по капле из малого и узкого отверстия (так это обычно бывает, когда течет кровь из вены при снятии лигатуры), то она более яркая и, как бы процеженная, выходит более жидкой. Так, при кровотечении из носа, или же взятая пиявками или банками, или же посредством камышовой трубки, кровь кажется более окрашенной; ибо толщина и твердость оболочек уплотняются, они не так легко сгибаются, чтобы дать выходящей крови свободный проход. Это подобно тому, как это случается в толстых телах, когда от давления подкожного жира сдавливается отверстие вены и кровь кажется более яркой и как бы артериальной. Напротив того, если кровь из разрезанной артерии, свободно вытекающая,

собирается в сосуд — она кажется венозной. Гораздо ярче кровь в легких и, вытесненная оттуда, подобна крови артерий.

Пустота артерий в мертвых телах (которая, может быть, обманула Эразистрата: он считал, что в артериях содержатся только воздушные духи) происходит оттого, что когда дыхание затрудняется и легкие дышат так, что кровь через них не может свободно проходить, сердце же продолжает некоторое время выталкивать ее, отсюда и левое предсердие и левый желудочек более сжаты, равно и артерии, опустошенные и не заполняемые последовательно кровью, кажутся пустыми. Если же одновременно сердце перестанет пульсировать, а легкие дыханием перестанут доставлять проход крови, как в тех случаях, когда задыхаются погружаемые в холодную воду или замирают в обмороке и внезапной смерти, тогда найдешь и вены и артерии одинаково наполненными.

Что касается духов, — каковы они сами по себе, каковы в теле и какого состава, отдельные и различные от крови и плотных частей или с ними смешанные, то существует много различных мнений. Поэтому неудивительно, что духи, природа которых спорна, служат прибежищем общего невежества. Обычно хвастуны, не умея указать причину, тотчас ссылаются на духов и вводят их как виновников всех явлений, наподобие плохих поэтов, вызывающих их на сцену для разрешения фабулы и катастрофы (deus ex machina).

Фернелий и другие полагают, что духи суть воздушные и невидимые субстанции; он доказывает, что есть живительные духи (так же, как Эразистрат относительно артерий), так как в мозгу находятся клеточки, и он считает, если не признавать пустоты, что они наполнены у живых людей духом. Медицинские школы устанавливают три вида духов: природные в венах, живительные в артериях и проникающие нервы — душевные; поэтому медики говорят, придерживаясь Галена, что иногда части мозга, когда не пред

ставляется возможности работать вместе с сущностью, т. е. с духом, работают вопреки своему существу. Сверх того, кроме трех родов духов, находящихся в крови, они, повидимому, насчитывают столько же духов привходящих. Мы же ни в венах, ни в нервах, ни в артериях, ни в других частях у живых, исследуя их при вскрытиях, таковых не находили. Одни создают телесных духов, другие бестелесных, а сторонники последних иногда понимают под ними самую кровь, или тончайшую часть ее, — связь души, содержащуюся в крови, как пламя в копоти.

Те, которые утверждают, что духи бестелесны, не имеют на что опереться, но все же признают их по их действенности. По их действию различаются: духи переваривающие, выделяющие хил, жизнетворные и еще столько духов, сколько возможностей.

Но схоластики причисляют к духам дух могущества, осмотрительности, терпения и всех добродетелей, дух святейшей мудрости и всякий дар божественный. Они также предполагают, что добрые и злые духи могут помогать, овладевать, покидать и блуждать и что болезни причиняются злым духом так же, как и худосочием. Но, хотя нет ничего более неверного и сомнительного, чем передаваемое учение о духах, тем не менее почти все медики с Гиппократом, повидимому, делают то же. Они решают, что тело наше составлено из трех частей: сдерживающих, сдерживаемых и борящихся, — и под последними они разумеют духов. Но если под возбуждающими стремлениями должны разуметься духи, то все, что только имеет в живых телах силу и стремление к действию, должно называться духом. Поэтому все духи как бы бестелесны. Но то, что главным образом касается нашего предположения, — оставив в стороне скучное перечисление всех других толкований,—дух в разветвляющихся венах и артериях не отделяется от крови, как пламя от несгорающей копоти. Кровь и дух, означая одно и то же, различаются, как и вина, по крепости,

Первоначально вино не есть вино (лишенное всякого духа), так и кровь без духа не есть кровь, но кровяная сыворотка; подобно тому как каменная рука, или мертвая, не рука, так и кровь без живительного духа хотя и кровь, но должна рассматриваться как кровь испорченная, если она будет лишена духа.

Таким образом, дух, находящийся главным образом в артериях и артериальной крови, или есть ее действенность, как дух вина в вине и дух водки, или же — как маленькое пламя, зажженное в духе вина и живущее, питаясь самим собой.

Таким образом кровь, насытившись живительными духами, начинает бродить или вздуваться не потому, что она вспухает от них и стремится занять больше места (что ты можешь точно установить при помощи приведенного опыта с мерными чашками), но потому, что она, подобно вину, обогащается большею силою и побуждением к действию, согласно мысли Гиппократа. Так и надлежит думать.

Поэтому кровь в артериях должна считаться более насыщенной духом и имеющей большую жизненную силу не потому, что в нее входит больше духа, и не потому, что она делается парообразной (нет никаких духов, кроме воздушных, и они не производят никакого давления, кроме дыхания и надувания). Все духи животные, природные, живительные, очевидно пребывающие в твердых частях, как то в связках и нервах, а также содержащиеся в слепых проходах, должны считаться за различные виды воздуха или паров.

Я очень хотел бы узнать у тех, что признают в телах животных дух — по существу воздушный, или парообразный, или пламенный, — может ли он без крови проникать туда и сюда, возвращаться и бродить, как отдельное тело? Или же, говорю я, дух следует за движением крови, поскольку он был частью ее или же нераздельно с нею связан и соединен

в непрерывном выдохе, так что не может ни покинуть части, ни пройти через нее .без прилива крови, отлива и ее продвижения.

Если же, как водяные пары, утонченные и разряженные теплотой, духи постоянным истечением и поступлением из крови являются пищей отдельных частей тела, то по необходимости следует, что они не являются отделенными от пищи. Они не втекают и не вытекают, не переходят куда-нибудь отдельно от втекающей, вытекающей и переходящей крови.

Потом я хотел бы знать от тех, которые учат, что духи бывают в сердце и составляются из поднятых паров и выдыханий крови, перемешиваясь с вдыхаемым воздухом,— не должны ли такие духи считаться гораздо более холодными, чем кровь, так как обе части, из которых они слагаются, разумеется— воздух и пар, являются более холодными, ибо пар от кипящей воды более переносим, чем сама вода, а всякое пламя является менее сжигающим, чем уголь светильни или древесный уголь (таково же отношение пламени к раскаленному железу или меди).

Отсюда кажется, что такого рода дух отдает крови полученное им от нее тепло, а не кровь нагревается от духа. Такие духи, или скорее копоть и выделения крови и тела, следует считать естественными творцами, особенно если они быстро свою силу (если таковую имеют от крови) теряют, существуя хрупкими и исчезающими.

Отсюда станет вероятным, что легкие имеют выдох, через который выходят духи. Кровь при этом проветривается и очищается. Также существует вдох, чтобы кровь, долженствующая пройти между обоими желудочками сердца, умерялась бы проходящим холодом и чтобы, накаливаясь и вспухая, как бы вздутая брожением (наподобие кипящего молока или меда), она не растянула легких до того, что животное задохнулось бы. Так мы это часто видим в случае опасной астмы, на что указывает и Гален, говоря, что это случается от переполнения мелких артерий, очевидно,

сосудов венозных и артериальных. Я испытал, что если в самый критический момент астматического удушья поставить банки или внезапно полить ледяную воду, то этим спасены бывают многие. Сказанного быть может вполне достаточно о духах, определить же их и сказать, каковы они, мы должны в физиологическом трактате.

Добавлю только следующее: те, которые рассуждают о врожденной теплоте как общем всем природном орудии и учат о необходимости притекающего тепла для согревания и поддержания жизни во всех членах, признают, однако, что теплота не может существовать без надлежащего основания (преимущественно при страданиях души). При быстроте прилива и отлива крови не находят объяснения, достаточного для определения причин скорости движения этого тепла, поэтому вводят духов как тела тончайшие, в высшей степени легко проникающие и подвижные и утверждают, что это не более и не менее как чудесное божество естественных действий, происходящее от того асе общего орудия, т. е. врожденного тепла. Подобным образом они выдумывают и этих духов, светлых, ввысь стремящихся, эфирных, небесной природы, божественных. Это подобно тому, как толпа невежд, не понимающая причин творений, считает и называет непосредственными виновниками богов. Подобно толпе невежд, которые, не уясняя себе причины явлений, считают богов непосредственными их творцами и провозглашают это.

Поэтому они решают, что притекающее непрестанно в отдельные члены тепло, вследствие внедрения духа, приходит через артерии, так как кровь иначе не могла бы ни столь быстро двигаться, ни проникать внутрь, ни в такой мере согревать. Они так увлекаются верой в это предположение, что отрицают присутствие крови в артериях.

И пустейшими доказательствами стараются подтвердить, что артериальная кровь отличного вида или что воздушными духами, а не кровью, наполнены артерии. Это вопреки

всему тому, что приводит Гален против Эразистрата как из опыта, так и по рассуждению.

Но в самом деле достаточно очевидно из вышеуказанного и согласно разуму, что кровь артериальная не так отлична от другой крови, что волна крови и духа, нераздельного с кровью, как одно тело, приливает через артерии, и это может быть доказано разумом с очевидностью. Следует наблюдать, как и в каких случаях коченеют конечности рук, ног или уши и мерзнут, а с притоком тепла внов^восстанавливаются, причем они временно окрашиваются, Согреваются и заполняются кровью, а вены, ранее тощие и незаметные, на глазах распухают; поэтому, как только они внезапно разогреваются, то причиняют боль членам. Из этого ясно, что то, что своим приливом приносит тепло, оно же заполняет и окрашивает; это же ничем другим не может быть, как только кровью, как выше было доказано. Всякий может с очевидностью постигнуть, что разрезанная в длину вена, если смотреть на часть, обращенную к сердцу, никакой крови не выделяет. Более же отдаленная часть выливает обильную кровь и ничего, кроме нее, как упомянуто об этом при описании моего опыта на яремных венах. Напротив, при разрезе артерии вытекает мало крови из рассеченной нижней части, ближайшая же часть, как из сифона, сильным напором выбрасывает чистую кровь. Только из этого опыта явствует, как происходит движение крови туда и сюда, а также — с какой скоростью и насколько оно ощутительно, т. е. не постепенно и не капля за каплей, но с какой-то силой. Но пусть никто, уклоняясь, не прикрывается невидимыми духами; пусть погрузят отверстие разрезанного сосуда в воду или масло; если из него будет выходить что-либо воздушное, то проявится видимыми пузырями. Так шершни, осы и тому подобные насекомые, погруженные в масло, задыхаясь, выпускают наконец из хвоста пузырьки воздуха, пока не помрут, но невероятно, чтобы они при жизни дышали таким образом. Ведь все животные,

погруженные в воду и, наконец, задохшиеся, утопая и опускаясь, обыкновенно выпускают изо рта и легких пузырьки воздуха.

Наконец, из того же опыта следует, что в венах клапаны так плотно закрываются, что выдыхаемый воздух не может проникнуть в них, а тем более кровь. Очевидно, говорю я по разуму, что кровь не удаляется по венам из сердца ни чувствительным, ни нечувствительным образом, ни медлительно, ни по каплям.

И пусть никто не прибегает к тому, чтобы утверждать, что при нарушении действия, обусловленного самой природой, происходит сверхъестественное. Когда же в болезненном и неестественном состоянии происходит то же, что в естественном и здоровом, не следует говорить и думать, что если из дальней части разрезанной вены едва выделяется кровь, то это происходит вопреки природе; ведь вскрытие не закрывает тех сосудов такйм образом, чтобы ничего из них не выходило и не могло бы быть выжато, независимо от того, нарушена ли природа или нет.

Другие утверждают, что если при перерезке артерий близ сердца кровь и вырывается отдельными толчками и в большом количестве, то это происходит не из-за того, что сердце и в целом состоянии и при целой артерии всегда выгоняет кровь толчками. Весьма вероятно, что всякая пульсация что-либо проталкивает и пульс не может без какого- либо напряжения быть беспрерывным.

Все же некоторые, чтобы оправдаться и избежать циркуляции, не боятся утверждать и уверять, что артерии и желудочки сердца, очевидно, у живых и находящихся в нормальном состоянии до такой степени переполнены, что не могут принять в себя ни капли крови. Но вне сомнения, что поскольку артерии и желудочки могут растягиваться и сокращаться, они должны быть способны вследствие какого-либо напора принять еще некоторое количество крови. Если же желудочки бывают настолько растянуты

(что мы видим иногда при вивисекции), что не принимают больше крови, пульсация сердца останавливается и, оставаясь напряженной, вызывает смерть от удушья. Как двигается кровь, как притягивается или отталкивается, или по своей внутренней природе приходит в движение — достаточно сказано в книжке о движении сердца и крови, а также о действии, функционировании, растяжении и сокращении сердца, как они происходят, вместе с диастолой артерий. Так что те, которые из этого выводят противоречивые доказательства, как кажется, или не понимают, или не хотят исследовать это путем наблюдения.

Я считаю, что нельзя ничего показать приобретенным в теле, кроме пищи, при постепенном поступлении частиц ее на места утраты, как это бывает с маслом в пламени свечи.

Поэтому чувствительным ко всякому прикосновению и толчку будет тот орган, который снабжен от природы нервами, или фибрами, или мускулами с тем, чтобы быть способным к сокращению (для сокращения самому по себе) и поэтому растягиванию, притяжению и проталкиванию. Это пространнее и яснее следует объяснить, говоря о двигательных органах животных.

Теперь следует дать доказательства тем, которые отвергают циркуляцию, не понимая ни причины, ни конечной цели. Не будет никакого ущерба, если я ничего более к этому не прибавлю.

Во-первых, должно быть очевидным, что такое циркуляция, прежде чем исследовать, из-за чего она происходит; потому что, установив то, что происходит в циркуляции, нужно исследовать потребности и пользу этих явлений. Между тем скажу, что причина гнилостных лихорадок и расстройство выделений лежит в расстройстве циркуляции, о чем патологи и терапевты не осведомлены.

Итак, те, что оспаривают циркуляцию потому, что не могут разрешить медицинских проблем (касательно кровообращения) или, излечивая болезни и пользуясь лекарствами,

не способны вывести причины видимых явлений,—они думают, что преступно сомневаться в учении, переданном нам веками древними авторитетами.

Я отвечаю всем им, что явления природы, ставшие очевидными непосредственно чувству, не нуждаются ни в каких мнениях и ни в какой опоре древности: ведь нет ничего древнее природы и ее авторитета.

В ответ на это они выставляют в качестве затруднения циркуляцию крови, так как они думают, что эта проблема не может быть разрешена медицинскими наблюдениями. Они противопоставляют заявление своих собственных ошибочных мнений, а именно, что при перевязке вен кровь тем не менее прогоняется к пораженному месту и что особенно следует опасаться прохождения испражнений и испорченных жидкостей через сердце и благородные части внутренностей. Они изумляются, что выделения исходят из различных частей того же тела из одного и того же отверстия в одно и то же время, но никогда не выходит кровь дурная и испорченная, так как если бы кровь двигалась непрерывным потоком, то, проходя через сердце, смешалась бы там. Это и многое в этом роде, взятое из медицинских школ, вызывает у них недоумение — каким образом это может происходить, так как они противятся допущению циркуляции. Считается недостаточно полезным (как в астрономии) строить новые теории, если они не разрешают всех явлений.

Повидимому, здесь следует ответить не иначе, как то, что кровообращение не всегда и не везде одинаково. Многое часто случается вследствие более быстрого или замедленного движения крови, силы или слабости проталкивающего кровь сердца, количества крови, ее состава, плотности частей, задержки и т. п.

Более густая кровь по узким путям течет более вяло; проходя через паренхиму печени, больше процеживается, чем проходя через паренхиму легких. Не одинаковым течением просачивается кровь через мускулы и более ред

кую ткань или через более плотную консистенцию нервных частей.

Обо всем этом и многом другом следует в своем месте дать объяснение, а именно в физиологии и других отделах медицины. А о кровообращении, выводах, несогласованностях не следует спорить прежде, нежели будет установлен самый процесс кровообращения и он будет всеми принят и признан. Не следует здесь подражать примеру астрономии, где приходится только по видимостям исследовать причины того, что есть на самом деле. Это подобно тому, как если бы кто-нибудь, изучая причины затмения, поместился над луной, где он различал бы причину, явления непосредственным ощущением, а не путем чувственных данных, зависящих от ощущения. Нельзя привести никакого более точного доказательства для достоверности, чем ощущения.

Я хотел бы, чтобы всеми взыскующими истину был исследован другой важный опыт, которым доказывается и объясняется, что пульсация артерий происходит от напора крови. Если у раздутых и высушенных кишек собаки, волка или какого-либо другого животного (какие мы находим у аптекарей) отрезать часть какой угодно длины и, завязав оба конца наподобие колбасы, наполнить ее водой и, ударяя пальцем по одному концу, заставлять ее пульсировать и дрожать, — мы можем ясно ощущать каждый удар и каждое отдельное движение на другом конце, так же, как мы ощупываем пульс на артерии в запястье. Таким образом (так асе, как во всякой надувающейся вене тела живого илц мертвого) каждый новичок сможет воспроизвести все особенности пульса, его скорость, наполнение, силу и ритм и прощупывать их.

Также и в длинном наполненном пузыре или продолговатом бубне всякий удар по одному концу одновременно чувствуется на другом, то же и при водянке желудка и всяких нарывах, наполненных жидкой материей.

142 Два анатомических трактата о кровообращении •              —-———

Мы обыкновенно различаем кожную водянку от вздутия кишек; если всякий удар и колебание, производимое с одной стороны, ясно различается с другой — мы считаем, что это тимпанит, и не потому, как ошибочно думают, что это издает звук тимпана и происходит как бы вдох (чего никогда не случается), но потому, что, как в тимпане, передается самый легкий удар и пробегает каждое колебание. Серозная же и ихорозная жидкости, как моча, указывают, что в них находится субстанция, но не вялая и не вязкая, как при кожной водянке, которая под ударом или напором, воспринимая их, не передает их дальше. С приведением этого опыта возникает, однако, сильнейшее возражение против кровообращения, никем из писавших против меня не замеченное или не противопоставленное. Так, мы видим, что пульс, систолы и диастолы могут происходить без выделения жидкости. И в артериях также может продолжаться пульс, вследствие ударов сердца, без необходимости циркуляции; кто же тогда будет предполагать, что кровь движется наподобие Эврипа, туда и сюда. В другом месте мы эту трудность в достаточной мере разрешили и теперь только скажем, что в артериях живых этого не бывает, потому что непрерывно и постоянно правое предсердие сердца наполняет желудочек кровью, отливу которой препятствуют трехстворчатые клапаны, и также левое предсердие наполняет левый желудочек и каждый из двух желудочков извергает кровь в систоле и проталкивает ее, а сигмоидные клапаны не позволяют ей вернуться обратно. Таким же образом должна кровь из легких, а равно и из артерий куда-либо непрерывно и постоянно передвигаться; или же, застоявшись и забившись, она должна где-либо разорвать вмещающий ее сосуд или, растянув сердце, его переполнить, как мы заметили это при вскрытии живого угря (см. в моей книжке о движении крови). Для выяснения этого сомнения я напомню два опыта, на которые я раньше ссылался, чтобы ясно было, что кровь в венах непрестанно

и с большим напряжением всегда стремительно бежит к сердцу.              '              у

После того, как была обнажена у живой лани внутренняя яремная вена (в присутствии многих знатных лиц и государя моего, светлейшего короля) и рассечена по середине и отрезана в нижней своей части, выходящей из- под ключицы, появилось едва несколько капель крови, в то время как кровь обильно била круглой струей с большим напором на большом расстоянии позади головы через другое отверстие вены.

То же можно наблюдать ежедневно над вытекающей кровью при кровопускании: если зажать одним пальцем вену немного ниже отверстия, то струя крови почти прекратится; при прекращении же этого давления кровь снова обильно вытекает, как и раньше. Если из какой-либо видимой длинной вены локтя вверху протянутой руки выдавить насколько возможно всю кровь, то увидишь, что вена, оставленная в согретой оболочке, как бы западает, но как только ее прижать вверху одним пальцем, тотчас же заметишь, что часть, обращенная к руке, наполняется, опухает и надувается (притекающей из руки кровью). Каковая причина того, что при задержке дыхания и при переполнении воздухом легких грудь сжимается, кровь из нее прогоняется с большим напором в покрасневшее лицо и глаза?

Почему (как говорит Аристотель в «Проблемах») все действия бывают сильнее и напряженнее при задержанном дыхании, чем при свободном? Так, при нажиме на горло и задержанном дыхании из фронтальной вены или вены языка кровь выделяется обильнее.

Я иногда показывал многим свидетелям на трупе удавленного (по истечении двух часов после повешения), вскрыв грудь и перикард (раньше чем исчезнет краснота лица), что правое предсердие и легкие весьма растянуты и заполнены кровью, особенно же предсердие оказывается распухшим до размера большого человеческого кулака

и как бы готовым лопнуть. Эта масса на другой день в остывшем теле по другим путям исчезает.

Итак, из этих и других опытов следует, что кровь пробегает по всем венам до основания сердца и если ей не будет дан свободный проход, она принуждена будет искать иных путей или же зальет самое сердце, так что, если она не вытечет из артерий, то вырвется обратно под большим давлением.

Присовокуплю другое наблюдение:              знатный муж,

эксвайер, господин Роберт Дарси, муж внучки ученейшего мужа и моего ближайшего друга, знаменитого врача Аргента, будучи преклонного возраста, часто жаловался на давящую боль груди, особенно ночной порой, и, опасаясь припадка удушья, был постоянно в беспокойстве и тревоге. Испробовав многое по совету врачей без пользы для себя, он сделался истощенным и отечным и, наконец, в припадке удушья скончался. На трупе его (в присутствии господина доктора Аргента, бывшего в то время председателем медицинской коллегии, и господина доктора Георге, богослова и выдающегося проповедника, пастора его прихода) стенка левого желудочка сердца (казавшаяся достаточно толстой и крепкой) оказалась разорванной и прободенной, изливавшей кровь из большого отверстия вследствие затрудненного прохода крови из левого желудочка и артерии; отверстие же было такой величины, что вмещало один из моих пальцев.

Знал я и другого разумного мужа, который вследствие гнева и негодования на полученное им от более влиятельного лица оскорбление и нанесенного ему поношения до такой степени горячился, волнуясь изо дня в день из-за невозможности оправдания и терзаясь от всех сокровенной душевной борьбой, что, наконец, впал в удивительного рода болезнь. Сильнейшее угнетение и боли в сердце и груди подвергали его сильным мучениям, и никакие средства, применявшиеся опытнейшими врачами, не помогли

ему. Несколько лет спустя он скончался. Он получал некоторое облегчение, когда всю область груди ему сжимал сильный человек, массировал ее и сдавливал (наподобие того, как пекарь месит хлеб). Друзья его думали, что это злодейское отравление или что он одержим злым духом. Его шейные артерии, расширенные в палец толщины наподобие аорты или спускающейся большой артерии, сильно пульсировали и казались двумя продолговатыми опухолями, почему мы пытались сделать артериотомию, но безрезультатно.

При вскрытии его тела я нашел сердце и аорту до такой степени растянутыми и наполненными кровью, что масса сердца и полости желудочков равнялись по величине и весу бычачьим. Такова сила задержанной или запертой крови и так силен ее напор.

Следовательно (согласно вышеприведенному опыту) хотя напор может происходить и без ее выхода (при сотрясении воды туда и сюда, в вышеуказанном наполнении), но это не может случиться в сосудах живых людей без величайших и серьезнейших затруднений и опасностей.

Но все-таки отсюда очевидно, что кровь в своем кругообращении не везде протекает с одинаковой скоростью и одинаковой силой и не во всех частях тела и не во всякое время, но сильно видоизменяет свое движение в зависимости от возраста, пола и телосложения и других случайных обстоятельств как внутренних, так и внешних, -естественных и неестественных.

Кровь не с той же быстротой протекает по путям и извилинам закрытым, загороженным и трудно проходимым, как по открытым, свободным и разверстым. Не с той быстротой протекает через тела и части плотные, сжатые, наполненные, как через ткани редкие, рыхлые и ничем не заслоненные. Если толчок будет слабым, медленным и мягким, кровь будет течь медленнее, чем когда она устремляется, побуждаемая силой и напором. Самая же 10 Гарвей

кровь, сделавшись более густой, более плотной и более- землистой, медленнее впитывается, чем серозная, истощенная и более жидкая. Поэтому разумнее считать, что кровь в своем кругообращении медленнее проходит через почки, чем через ткань сердца; быстрее через печень, чем через почки, быстрее через селезенку, чем через печень; быстрее через легкие, чем через мускулы или какие-либо другие внутренности.

Следует также обратить внимание на возраст, пол, темперамент, телосложение мягкое или твердое, на уплотнение тела от окружающего холода, когда в членах едва заметны вены, едва виден цвет крови и едва чувствуется теплота.

Также и вены значительно больше и свободнее изливаются при кровопускании в согретом теле, чем в охлажденном. Мы видим, что при душевном волнении (когда применяется кровопускание) испуганный человек впадает в обморок и тотчас останавливается истечение крови и все тело покрывается бледностью, члены коченеют, звенит в ушах, глаза слепнут и закрываются.

Свет этой истины блистает так ярко, истины, благодаря которой объясняется столько проблем, устраняется столько сомнений. Столько причин недомоганий и болезней и столько- случаев лечения нужно исследовать, что, как кажется,, потребуется специальный трактат. Обо всем этом, достойном удивления, я передам в своих медицинских наблюдениях.

Чему больше всего случается удивляться, как не тому, каким образом во всяком расстроенном состоянии, страсти, надежде или страхе тело наше различно страдает, изменяется самый его вид и кажется, что кровь бросается то туда, то сюда. При гневе краснеют глаза, сокращаются зрачки, при застенчивости или от страха, позора и стыда лицо бледнеет, краснеют уши, слабеет слух, у юношей, тронутых страстью, весьма быстро жилы наполняются

кровью, возбуждаются и напрягаются. Для медиков всего нужнее и полезнее знать, почему кровопускание, банки, вызывающие прилив, искусственное сжатие и сокращение (особенно в момент, когда оно происходит) успокаивают и уносят, точно колдовством, всякую боль. Это, говорю я, следует исследовать, чтобы развязать узел. Глупые и неопытные люди пытаются превратно словесными заимствованными доказательствами опровергнуть или установить то, что подтверждается анатомическим сечением и вскрытием. Кто хочет знать, что является убедительным для всякого, тому надлежит посмотреть, является ли оно действительно таковым или нет, либо надо верить тем, кто испытал это на опыте.

Кто сможет убедить тех, кто никогда не пробовал вина, что оно сладко и что молодое вино предпочтительнее для питья, чем вода? Какими доказательствами уверить слепорожденных, что солнце светлое и блестит больше всех звезд? Так и кровообращение, подтверждаемое столькими доступными при вскрытии опытами, в течение нескольких лет будет достоянием всех. Не найдется никого, кто бы вещь, доступную чувству, стал бы оспаривать или приобретенную опытность осмелился бы разрушить.

Пусть не пытается никто строить противное на основании вскрытия. Нет недостатка и в таких людях, которые по своему невежеству и грубому незнанию анатомии, не обладая никакими разумными доказательствами для опровержения, заменяют их пустыми выдумками и, ссылаясь на авторитет своих учителей, прибегают к недостойным уловкам; но этим они ничего иного не достигают, как только проявляют свою пустоту, невежество и злонравие, показывают нищету своего духа и благодаря ложной софистике как бы безумствуют. Они, как волны, взметенные бурей ветров в Сикулийском море, разбиваются об утесы Харибды и, сокрушенные и отброшенные, ревут и пенятся, борясь с разумными умозаключениями.

Если бы ничего не воспринимать чувством без свидетельства разума, то не существовало бы и спорных проблем. Если не будет веры в познание через разум и это не будет закреплено умозаключением (как то имеют обыкновение делать геометры в своих построениях), то мы не могли бы иметь никакого достижения в науке, потому что рациональное доказательство от разумного к разумному и есть доказательство геометрическое, по примеру которого скрытое и удаленное от разума познается по видимым и известным проявлениям. Лучше всего напоминает нам об этом Аристотель, рассуждая о рождении пчел (libr. 31 de Gen. anim.): «Следует давать веру разуму, — говорит он,— если то, что доказывается, совпадает с тем, что воспринимается чувством; когда же что-либо будет достаточно изучено, следует более верить чувству, чем разуму». Поэтому мы должны одобрять или не одобрять или отвергать что-либо лишь после точнейшего исследования. Нужно исследовать и испытывать верно или превратно высказанное и выводить суждение на основании разума, а разум следует подтвердить рассуждением, отбросить вымышленное. Поэтому Платон утверждает в Критии, что не затруднительно объяснение того, что мы можем доказать опытом. А те слушатели, которые не имеют никакой подготовки, не спо-- собны к восприятию науки.

Как тяжело и трудно не имеющих никакой подготовки научить тому, о чем они не имеют опытного или чувственного познания! Как неспособны и непонятливы неподготовленные слушатели к восприятию истинной науки, высказывающие напрямик суждение слепых о красках, глухих о созвучиях! Кто научит когда-либо слепых узнавать морские приливы и отливы или различать по геометрическим диаграммам количество углов или измерение сторон?

Несведущего в анатомии, поскольку он своими глазами не видел предмета и сам не составил себе о нем представления, следует считать до известной степени слепым

и неспособным не только к восприятию тех доктрин, о которых рассуждает анатом, почерпая свои доказательства из того, что свойственно природе и о чем он правильно судит, но ко всему тому, что ему одинаково неизвестно, если выводится заключение без ранее существовавшего и более известного понятия. Это одна из главных причин, почему мы имеем столь недостоверное и лишь предположительное познание о небесных телах. Хотел бы я узнать, почему те, которые обладают знанием причин и оснований всего сущего, пользуются одновременно обоими глазами, чтобы смотреть туда и сюда, не двигают отдельно каждым глазом, поворачивая его в разные стороны?

Как можно отрицать происхождение лихорадок или чумы, не зная причин, их вызывающих? Как можно отрицать удивительные свойства некоторых лекарств, не испытав их?

Почему зародыш в утробе, не дыша воздухом вплоть до десятого месяца, не задыхается? Почему, возникая в утробе или еще не достигнув выхода, находясь внутри последа, он, не производя дыхания, удерживает жизнь? А если родился на седьмом или восьмом месяце, прежде всего вдыхает воздух, а при задержке дыхания, за недостатком воздуха — задыхается.

Так как я вижу, что многие находятся в недоумении и сомневаются относительно кровообращения, а некоторые отвергают его совершенно, не понимая меня, то я хочу вкратце повторить то, что сказано в моей книжке о движении сердца и крови.

Кровь, содержащаяся (как бы в запасе) в большом количестве в полой вене близ основания сердца и правого предсердия, где она, истощенная, безжизненная, постепенно разогреваясь своим внутренним теплом, вспухает и поднимается (как бы в брожении), поступает в предсердие. Расширенное предсердие в силу своей способности сокращения прогоняет ее тотчас в правый желудочек.

Правый желудочек, наполнившись толчком, освобождается от крови, обратному выходу которой препятствуют трехстворчатые клапаны. Кровь выталкивается дальше в арте- риозную вену, которая, растягиваясь, дает крови выход.

В артериозном сосуде кровь уже не имеет возможности отхлынуть из-за полулунных клапанов, но так как от вдоха и выдоха легкие то растянуты и увеличены, то сжаты, а вместе с ними и их сосуды, то этой крови они предоставляют дорогу и проход в венозную артерию. Из нее левое предсердие, подобно правому, одновременно с ним исполняя свое назначение и двигаясь ритмически, вводит кровь в левый желудочек. Левый желудочек вместе и одновременно с правым вгоняет кровь в аорту и соответственно во все ветви артерии; выход же крови обратно удерживается вмешательством заслонок. Артерии, наполненные таким внезапным напором, не будучи в состоянии быстро опорожниться, растягиваются, приводятся в движение и претерпевают диастолу.

Отсюда я заключаю, что так как это постоянно и непрерывно повторяется, то артерии как в легких, так и повсюду столькими ударами сердца и напором до такой степени растягиваются и переполняются, что не могут удержать в себе всю массу крови, поступающую из вен. То же самое рассуждение относится к желудочкам, переполненным поступающей кровью из предсердий. Если бы они не опоражнивались в артерии, то в конце концов растянувшиеся желудочки, лишенные всякого движения, стали бы неподвижными.

Такое мое соображение доказательно, истинно и необходимо, если истинно вышесказанное, а что это истинно или ложно — должно нас убедить чувство, а не предвзятое мнение, вскрытие, а не умозаключение. Кроме того, я утверждаю всегда и везде, что кровь в венах бежит от меньших к большим сосудам и спешит от всех частей к сердцу. Отсюда я вывожу, что количество крови (непре

станно вводимое), передаваемое венами, принимают артерии и что кровь возвращается тем же путем и, наконец, вливается обратно туда, откуда первоначально была вытолкнута. Таким образом, кровь двигается вращаясь, приливая и отливая через толчок сердца, напором которого она прогоняется по всем разветвлениям артерий. Затем из всех частей тела, при продолжающемся приливе, кровь последовательно возвращается по венам истощенная и безжизненная. Что это истинно, нас убеждает чувственное познание, и полученные выводы служат опорой сомневающимся.

Наконец, то, что я пытался доказать, я хочу подтвердить опытами и анатомическими наблюдениями как самыми авторитетными.

Следует при этом отметить, какую силу напряжения и напора мы замечаем в сердце и больших артериях при помощи осязания и зрения. Я не утверждаю, что пульс, систола и диастола (у больших теплокровных животных) во всех сосудах, содержащих кровь, одинаковы, но что такая же кровь и в таком же количестве у всех животных должна приливать и быстрее двигаться по опустошенным артериям и пористым частям, а также по разветвлениям всех вен. Поэтому и возникает кровообращение.

Ни истощенные артерии, ни вены не пульсируют, но только большие и ближайшие к сердцу артерии. Можно это проверить на опыте, разрезав артерию так, чтобы кровь .вытекла полным потоком так, как она и впускалась. В той артерии, по которой выходит кровь, пульс едва чув- ствуется, так как, имея свободный выход, проходящая кровь ее не растягивает. У рыб, змей и холоднокровных животных сердце медленно и слабо пульсирует, так что в артериях едва заметна пульсация. Это происходит от того, что эти артерии передают кровь медленным темпом. Поэтому у них, так же, как в мельчайших разветвлениях артерий у человека, нет никакого изменения в оболочках, так как они не потрясаются напором крови.

Проходя через разрезанную и открытую артерию (как- я уже сказал), кровь не напирает и не толкает ее. Из этого ясно видно, что артерии не по врожденной способности к пульсации, не от толчка сердца, а только вследствие напора крови подвергаются диастоле. При длительном наполнении можно видеть и осязать как систолу, так и диастолу, как я говорил выше. При этом можно различать пульсацию сердца, его ритм, порядок, напряжение, перерывы в выталкивании крови (как изображение в зеркале). Это можно наблюдать и в том случае, когда вода силой и напором сифона прогоняется вверх через свинцовые трубы отдельными нажимами прибора, тогда в самом потоке выбрасываемой воды (на расстоянии нескольких стадий) можно различать последовательность отдельных ударов, начало, нарастание и конец напора, как и в отверстии разрезанной артерии.

Следует заметить на примере воды, что при постоянном истечении она может выливаться то дальше, то ближе, также и в артериях вследствие сотрясения крови, пульсации или вибрации (что тоже не у всех замечается) совершается непрерывное течение крови, пока первоначальная кровь не возвратится туда (именно в правое предсердие), откуда она начала свое движение.

Так, если какую-либо длинную разрезанную артерию (напр, яремную) зажать пальцами, умерив выход крови, то можно по желанию исследовать, как она больше или меньше пульсирует, теряет пульс и вновь его обретает.

И так как очевидно все это происходит в здоровой живой груди, то и во вскрытой груди и при опавших от отсутствия дыхания легких можно это же наблюдать. А именно, левое предсердие сокращается, опоражнивается, бледнеет и, наконец, вместе с левым желудочком прерывает и прекращает пульсацию; одновременно из отверстия разрезанной артерии при слабеющем пульсе все меньше и меньше тонкой струей выливается кровь, и, наконец, при недостатке?

крови и прекращении напора левого желудочка ничего больше не выливается.

То же можно испытать, перевязав артериальную вену, остановить пульс или — по желанию, — развязав ее, восстановить пульс. То же ясно наблюдается в эксперименте над умирающими: прежде всего перестает двигаться и пульсировать левый желудочек, затем левое предсердие, потом правый желудочек и, наконец, правое предсердие. Итак, то, с чего начинается жизнеспособность и первая пульсация, оказывается последним.

При опытном исследовании станет очевидным, что кровь проходит только через легкие, движимая дыханием, а не через перегородку сердца. Отсюда весьма вероятно, почему у зародыша (когда он совсем не дышит) для прохода крови природа открыла в венозной артерии (посредством которой доставляется левому желудочку и левому предсердию питание) овальное отверстие, которое закрыто в раннем возрасте и у нормально дышащих существ.

Очевидно также, почему при сжатых и переполненных сосудах легких или у тех, кто одержим тяжелой болезнью, дыхание повреждено и это является верным признаком болезни. Не менее очевидно, почему кровь в легких такая красная: процеженная здесь, она и кажется такой красной.

Следует теперь ответить и тем, кто настоятельно требует указания причин кровообращения и кто считает сердце творящей силой, и тем, кто полагает (вместе с Аристотелем), что пульс и самое происхождение крови зависит от духа, исходящего из сердца, и исходящего из сердца жизненного тепла (врожденное же тепло сердца есть как бы непосредственное орудие души или общая связь и важнейший фактор для воспроизведения жизни). Итак, считают, что движение крови и духа, их совершенствование, а также и тепло заимствуются от сердца как из источника — точно так же, как и все качества крови (как говорит об этом

Аристотель, сравнивая кровь с горячей водой и вскипающей кашицей). Сердце есть первопричина пульса и жизни.

Говоря откровенно, я не думаю, чтобы это было так. Есть многое, что в этом положении побуждает меня обратиться к исследованию происхождения животных, но говорить здесь об этом не подобает. В ближайшее время я, быть .может, обнародую многое чудеснейшее и естественное.

Пока скажу без доказательств (с позволения ученейших мужей и при уважении к древности). Нужно понимать сердце вместе со всеми артериями и венами и содержащейся кровью как начало всего в теле, как творца, источник и первопричину жизни, подобно тому как мозг (со всеми своими нервами, органами и спинным мозгом, вместе взятыми) является единым (как говорят) органом ума. Если же под словом сердце понимается только тело сердца с желудочками и предсердиями, то я не думаю, чтобы кравь была творцом и свою силу, движение или тепло получала в дар от сердца. Далее, полагаю, что не одна и та же причина диастол и растяжений, как систол и сокращений, в артериях ли, или в предсердиях, или в желудочках сердца, но что часть пульса, которую называют диастолой, имеет другую причину, отличную от систолы, и всегда и везде должна предшествовать всякой систоле. Я думаю, что первой причиной растяжения является врожденное тепло и что первичное растяжение заключается в самой крови (как бы в брожении), постепенно истощающейся и вспухающей и, наконец, потухающей. Я до известной степени соглашаюсь с примером Аристотеля, что вздутие или сжатие крови происходит подобно молоку не от паров или духов в каком-либо виде — парообразном или воздушном, вызванное не внешним агентом, но внутренним началом, управляемым природой,

И сердце не есть очаг (наподобие горячего котла) или источник тепла и крови, как некоторые думают, но скорее тlt;ровь свою теплоту уделяет сердцу (как и всем остальным

частям тела), поскольку она в теле самая горячая. Поэтому и артерии сердца (коронарные вены) как бы назначены для той же цели, т. е. для прилива тепла к сердцу, для его согревания и питания. По этой причине следует считать, что сердце по своей вместимости большая мастерская, источник, постоянный очаг, и не по причине своей мясистости, но по содержанию крови. По этой же причине печень, •селезенка, легкие и другие части считаются горячими, так как изобилуют венами и сосудами, содержащими кровь.

Таким образом, я утверждаю, что природное врожденное тепло (как общее орудие всех действий) есть первое начало, вызывающее пульс. Это я не только постоянно утверждаю, но и предлагаю как основное положение. Что могут возразить против этого ученые честные мужи, не прибегая к игре словами, злословию или оскорблению, хотел бы я знать.

Итак, все это — как отдельные моменты перехода крови и ее движения. А именно — кровь, выходя из правого предсердия в желудочек, из желудочка по легким в левое предсердие, проходит оттуда в левый желудочек и в аорту и дальше по всем артериям, выходящим из сердца, затем поступает в пористые части, в вены и по венам быстро возвращается к основанию сердца.

В этом, кому угодно, можно убедиться на одном опыте •с венами: перевязывается рука (как обыкновенно) средней повязкой, и до тех пор нужно ею двигать, пока все вены ле вздуются, а вся кожа ниже перевязки не покраснеет; тогда нужно опустить руку в ледяную воду или снег, пока собравшаяся под повязкой кровь достаточно не остынет; если затем внезапно ослабить повязку, можно почувствовать по возвращающейся холодной крови, как она быстрым бегом стремится вверх к сердцу и как она, возвратившись в сердце, изменяется; не следует удивляться, что некоторые при снятии повязки после кровопускания впадают в обморок. Этот опыт показывает, что ниже повязки вены

набухают не истощенной кровью и не вздутой парами или духом (такое вскипание останавливается погружением в холод), но только той кровью, которая в артериях или в анастомозах или извилинах сосудов не может обратно вернуться. Это объясняет, отчего путешествующие по высоким горам неожиданно поражаются смертью, и еще многое тому подобное. Чтобы лучше понять, каким образом кровь может проникать через все пористые части и куда она направляется, добавлю еще один опыт. С задушенными петлей и повешенными случается то же, что с перевязанной рукой: поверх веревки лицо, глаза, губы, язык и все верхние части головы переполняются кровью, сильно краснеют и опухают до синевы. На таком трупе после снятия с петли, в какое бы положение его не привести, можно заметить, как в течение нескольких часов вся кровь покидает лицо и голову и, как бы увлекаемая своим весом, просачивается через поры кожи, мяса и остальных частей в верхние и нижние части тела, окрашивая их черной запекшейся кровью. Тем более кровь живая и одухотворенная, в живом теле, проникающая через открытые пористые части, двигается быстрее и легче, чем мертвая и свернувшаяся, загустевшая от холода смерти, сжатая и сдавленная в своих путях.

Муж сильного ума, проницательнейший Рене Декарт (перед которым я в долгу за лестное упоминание им моего имени), а вместе с ним и другие, видя, что биение пульса не перестает даже в сердце, вынутом из рыб и положенном на ровной доске, когда оно, после сжатия само собой, выпрямляется, поднимается и остается в силе, утверждают, что и желудочки его расширяются, открываются и затем становятся более емкими. Наблюдения их не совпадают с моими. Известно, что, когда сердце сжато, одновременно и скоро сжимаются и все его полости и оно бывает в состоянии систолы, а не диастолы. Когда иге оно расслаблено— оно бывает в состоянии диастолы и расширения;

в этот момент желудочки его становятся более обширными. Так, мы считаем, что мертвое сердце не бывает в состоянии диастолы, а только в состоянии систолы, так как при систоле уменьшается, ослабевает, лишается всякого движения; успокаивается, будучи не растянутым; растягивается же оно и бывает в своей диастоле, когда наполняется через сокращение предсердий от толчка крови. Это достаточно ясно обнаруживается и вивисекцией. Итак, они не различают причин расслабления, диастолы сердца от причин его сжимания, или систолы. Причины у противоположных действий противоположны и у различных движений — различны. Это подобно тому, как всем анатомам достаточно известно, что приведению и отведению каждого члена противопоставлены мышцы-антагонисты — так же, как природой по необходимости созданы для противоположных и различных движений противоположные и различно действующие органы.

Все эти движения суть внезапные толчки и быстрые удары. Ничто на самом деле в мгновение ока не вздымается и не опадает благодаря вскипанию или вспенению, но медленно надувается в достаточной мере сжатое. Кроме того, можно наблюдать при вскрытиях, что желудочки сердца вследствие сокращения предсердий растягиваются и заполняются, увеличиваясь в зависимости от количества наполнения; растяжение же сердца есть сильное движение, происходящее от напора крови, но не от какого-либо притяжения.

Есть люди, которые считают, что как для питания растений пища не нуждается в напоре, но притягивается исподволь нуждающимися частями к месту утраты, так и для животных нет необходимости в каком-либо напоре, так как одинаковая жизненная способность — как у тех, так и у других — совершает свое дело. Постоянно вливающееся тепло необходимо для согревания членов животных организмов и для сохранения в них животворящей теплоты, а также для восстановления ее при нарушении внешними повреждениями, но отнюдь не для питания.

Еще о кровообращении: если ему что-либо препятствует, или его нарушает, или оно чрезмерно усиливается, то^’следствием бывают многие виды опасных болезней и происходят удивительные явления, например в венах: венные узлы, нарывы, боли, геморои и кровотечения; или в артериях: опухоли, рожистые воспаления, внезапные удушья, астма, аневризмы, оцепенение, апоплексия и т. п.

Здесь не место рассказывать, каким образом иногда внезапно, как бы по волшебству, исчезают и излечиваются некоторые болезни, считавшиеся неизлечимыми. В медицинских наблюдениях и в патологии я смогу сообщить точные сведения о том, что до сих пор еще никем не наблюдалось.

Я кончаю, дав тебе полное удовлетворение, ученейший Риолан, не признающий, что в венах брыжейки происходит циркуляция; перевяжи воротную вену около бугра печени при вивисекции (что легко можешь проделать) и увидишь по опуханию вен ниже перевязки, что происходит то же, что бывает при кровопускании и перевязке предплечья, т. е. ясно увидишь прохождение по ним крови. И когда увидишь, то можно предполагать, что кровь может через анастомозы возвратиться из вен в артерии. Перевяжи при вивисекции большую нисходящую вену около разветвлений на голени и прежде всего увидишь, что, когда разрезана артерия и дан выход, вся масса крови из всех вен (также и из восходящей полой вены) кратковременной пульсацией сердца будет исчерпана, тогда как по ту сторону лигатуры вены голени и нижних частей остаются наполненными.

Итак, если бы кровь могла проходить через анастомозы в артерии, то этого никогда не случалось бы.