О ЖИЗНИ И ТРУДАХ ВИЛЬЯМА ГАРВЕЯ (1578—1657)
?
Подобно многим великим представителям эпохи Ренессанса (Шекспир, Раблэ, Сервантес и др.) Гарвей не имеет биографии в общепринятом значении слова.
Жизнь и деятельность Гарвея относятся к золотой поре английского Ренессанса.
Вильям Гарвей, младший современник Шекспира (произведения которого он имел полную возможность видеть, на сцене в исплнении самого автора), являлся человеком
необычайно разносторонним. Гарвей был замечательным врачом, оказывавшим медицинскую помощь королевскому дому и своему другу Бэкону Веруламскому. Для пополнения своего образования В. Гарвей побывал в наиболее культурных странах Европы того времени. Владея многими современными и классическими языками, он был блестящим гуманистом, воспитанным на шедеврах греческой и римской словесности. Гарвей любил и высоко ценил изящные искусства и в особенности итальянскую живопись.
Всем содержанием своей деятельности Гарвей как нельзя лучше подходит к той категории «титанов», о которых говорит Энгельс в своем знаменитом предисловии к «Диалектике природы»: «Это был величайший прогрессивный переворот, пережитый до того человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страстности и характеру, по многосторонности, и учености».*
Печать великой культурной эпохи сказалась на всех управлениях и размахе научной работы Гарвея. Он одновременно соединил в себе лучшие традиции античной научной мысли в области естествознания и медицины с передовыми, наиболее демократическими учениями гуманизма. Последнее обстоятельство особенно сказывается в его систематической борьбе с принципами авторитарного мышления в естествознании и в энергичной и принципиальной защите познавательного значения опыта. Возможно, что его близкие отношения в Бэконом Веруламским (что ни в коем случае не уменьшает его оригинальной творческой работы) еще более укрепили его на тех материалистических позициях, на которые он выводит науку, в частности медицину. Его экспериментальный метод в области медицины мог свободно родиться независимо от философской защиты
-1 Ф. Энгельс, Введение к «Диалектике природы», Соч., т. XIV». стр. 476.
экспериментальных данных у Бэкона. Дух критицизма и отвержения авторитета был крепко укоренившимся принципом научного исследования среди демократически настроенных гуманистов, начиная с эпохи Леонардо да-Винчи. Гарвея вдохновляло философское понимание науки. Сочетание в нем экспериментатора и философа было обусловлено •общим критическим направлением эпохи. В этом отношении Гарвей своим материалистическим укладом мышления показал себя достойным сыном своего времени и собратом великих творческих умов. Это — классик научной мысли, и классик именно в том самом смысле, в каком понимали классиков основоположники марксизма, — т. е. именно представитель бесстрашных и ни перед чем не останавливающихся исследователей.
В медицине того времени ведут борьбу два главных течения, порожденные основными классовыми отношениями эпохи: идеалистические тенденции, подчиняющие науку идее авторитета (средневековые, феодально-церковные традиции), и критические, материалистически направленные искания, разрушающие идею авторитета и тем самым закладывающие фундамент для развития современной научной мысли.
Вильям Гарвей родился 1 апреля 1578 г. в Фолькстоне, небольшом городке Англии на берегу Ламанша.
Отец Гарвея, Томас Гарвей, занимался торговлей и имел значительное состояние.
Никаких сведений о его образовательном цензе не сохранилось. Он был человек энергичный, предприимчивый, сумел воспитать в этом духе всех своих детей и дать им возможность продолжать его торговое дело.
Он был женат дважды: от первой жены имел одну дочь, а от второй, Джоанны Гальке, 9 детей, старшим из которых был Вильям Гарвей.
О матери Вильяма Гарвея мы знаем тоже немного. Можно только кое-что почерпнуть из следующей трогательной и наивной эпитафии:
«1605 года, 8 ноября скончалась на 50-м году жизни Джоанна, жена Томаса Гарвея, мать семерых сыновей и двух дочерей.
Женщина богобоязненная; скромная, любящая супруга.
Снисходительная, уживчивая соседка. Кроткая почтенная мать семейства.
Усердная рачительная хозяйка. Нежная, заботливая мать.
Любезная супруга, почитаемая детьми.
Любимая соседями, избранница Господа.
Душа ее пребывает в раю, тело в этой могиле.
Для нее — счастливое приобретение, для ее близких — горькая утрата».
Образ жизни детей показывает, что в этой надгробной надписи много правды.
Десяти лет Вильям поступил в Кентеберийский колледж, где процветала латынь. В колледже Гарвей оставался до 16-летнего возраста, а затем поступил в Кэмбриджский университет, где пробыл 4 года, изучая классиков, натурфилософию и медицину. Двадцати лет В. Гарвей окончил общий курс университета, получил степень баккалавра и стал думать об избрании специальности. Благодаря каким факторам проявилась у него любовь к науке и почему он заинтересовался медициной, нам не известно. Отец Гарвея и все его братья занимались торговлей и были именитыми и богатыми купцами, и только один Вильям предпочел сокровищам золота науку и искание истины.
Стремление к изучению природы влекло его к занятиям по естествознанию, и он решил посвятить себя медицине.
В то время в Кэмбриджском университете нельзя было получить основательной подготовки по медицине: там царили богословие и схоластика. Интересовавшиеся есте
ственными науками и медициной направлялись в Германию,. Францию и Италию.
По существовавшему тогда обычаю обеспеченные английские студенты для завершения своего образования выезжали на континент. Так поступил и Гарвей. Он отправился сначала во Францию, затем переехал в Германию и, наконец, остановился в Италии, где поступил в Падуанский университет. Среди профессоров этого университета было много крупных ученых: Кассери, хирург и анатом, блестящий лектор Минадеус и знаменитый Фабриций из Аквапендента, которому принадлежит честь подробного описания венозных клапанов и исследование развития яйца. Под руководством этих учителей Гарвей и изучал медицину. Идеи его учителей, несомненно, оставили , в уме Гарвея глубокий след и послужили толчком для его дальнейших работ.
В 1602 г. Гарвей получил докторский диплом, расстался с Падуанским университетом и вернулся в Англию. В своем родном университете в Кэмбридже он получил снова докторский диплом- и отправился на жительство в Лондон.
Вскоре по приезде в Лондон он женился на дочери доктора Ланцелотта Броуна. Сведений о его жене сохранилось немного, жили они дружно, детей у них не было.
В Лондоне Гарвей занялся врачебной практикой. Вскоре его врачебный талант обратил на себя внимание. Он был избран в 1607 г. членом Лондонской коллегии врачей. В 1609 г. он получил место врача при госпитале св. Варфоломея.
Слава его быстро росла. Его пациентами были знатные и такие знаменитые люди, как Бэкон Веруламский и граф Арондель. Повидимому эти связи доставили Гарвею возможность занять место придворного медика сначала при короле Иакове I, а по смерти Иакова — при Карле I.
Среди врачей Гарвей не пользовался славой хорошего терапевта, все признавали в нем лишь анатома. В этой оценке современников сказалось то, что медицина того
времени была, в основном, собранием грубых эмпирических данных и схоластических бредней. Действующими силами считались «духи», «архей» создавал «микрокосм»— организм, чрезвычайно мало походивший на живой организм человека. Лечение болезней, построенное на нелепых доктринах и отвлеченных рассуждениях, состояло в применении различных симпатических средств, таинственных элексиров и эссенций.
При таком состоянии медицины шарлатанство и личная изобретательность играли огромную роль. Каждый врач имел собственные рецепты, свои средства и свои приемы лечения. Одни, опираясь на мистические бредни, лечили болезни почек симпатическими средствами — «изображением льва на золоте», другие, опираясь на химическую школу, основанную Парацельсом (ученый и врач, род. в 1493 г., ум. в 1544 г.), старались восстановить в организме гармоническое сочетание элементов, нарушение которого, по мнению Парацельса, и составляло сущность болезни. У этих врачей для каждой болезни существовало свое лекарство. По их представлению, природа дала готовые средства лечить болезни, обозначив их специальными знаками; так, например, листья растения, плоды которого имели форму сердца, применялись при болезнях сердца, чистотел применялся при желтухе, потому что его сок имеет желтый цвет, и т. п.
Учение Парацельса, развитое затем Ван-Гельмонтом (1577—1644 гг.), имело большое распространение. Последователи Парацельса и Ван-Гельмонта явились основателями школы натрохимиков; их труды послужили для развития химии. Это была одна из первых попыток освободиться от авторитетов древности. Но, к сожалению, они отрицали значение анатомии и физиологии в медицине, и потому их учение не могло иметь большого значения для развития медицины, основой которой являются знания о строении и отправлениях организма.
В то время мысль ученых была совершенно подавлена
авторитетом древних творцов науки Греции и Рима — Аристотеля и Галена. Все несогласное с их учением считалось ложью и ересью. Таким образом авторитет великих ученых древности, обогативших в свое время науку, теперь служил тормозом ее дальнейшего поступательного движения. Все изучение природы и человеческого организма ограничивалось заучиванием написанного древними как непогрешимой истины. Непосредственного знакомства с природой путем наблюдения и опыта не существовало. Кругозор мышления был чрезвычайно узок, а способов исследования явлений не было. Религиозный фанатизм средних веков придавил всякое стремление к изучению природы; все книги, пособия, созданные в эпоху Александрийской школы, были уничтожены. Учение считалось чумой. Предполагали, что стоит только отказаться от попыток познать природу, как все будет обстоять хорошо. Изучение неба, строения человека, познание окружающей природы были недоступны, так: как каких-либо пособий и книг не было. Трудно представить себе, до какой степени был порабощен ум человека; не было ни одной оригинальной мысли, никто не смел высказать чего-либо нового, кроме повторения того, что написано древними. Большим злом этой эпохи были нетерпимость и религиозный фанатизм.
Во времена Гарвея пуритане, ревнители религиозного пыла, сильно способствовали умственному обнищанию Англии. Чтобы пробить стену мрака, фанатического невежества и разрушить бессмысленное преклонение перед авторитетами древности, требовалось много смелости, самоотверженности и жертв, включительно до собственной жизни, потому что бороться приходилось, прежде всего, с религией и церковью.
Однако начиная с XV в. стену средневекового мрака пробивают прогрессивные идеи, появляются крупнейшие исследования, послужившие поворотным пунктом в естествознании.
В 1618—1619 г. появляются первые основы рационалистической философии Декарта.
Анатом Везалий первый восстал против авторитета Галена и своими многочисленными работами на трупах начал создание анатомии человека, но его физиологические воззрения еще носили отпечаток древности. Препаровка на трупе, конечно, не могла дать знаний деятельности органов и целого организма.
В эту эпоху не могла еще развиться научная медицина. Гарвей, не мирившийся с нелепыми представлениями своих современников о человеческом организме, казался им плохим врачом, мало уверенным в своем искусстве.
Он не был фанатиком какого-либо элексира и всеисцеляющего ланцета, каким был, например, крупный представитель парижской школы Гюи-Патен, лечивший всех больных слабительными и кровопусканием. Гарвей понимал всю нелепость тогдашнего учения и энергично работал над усовершенствованием способов распознания и лечения болезней.
В письме к Риолану он пишет: «В моей медицинской анатомии я излагаю, на основании многочисленных вскрытий трупов лиц, умерших от серьезных и страшных болезней, какие изменения претерпевают внутренние органы в отношении объема, структуры, консистенции, формы и других свойств, сравнительно с их естественными свойствами и признаками, и к каким разнообразным и замечательным недугам ведут эти изменения. Ибо как рассечение здоровых и нормальных тел содействует успехам философии и здравой физиологии, так изучение больных и худосочных субъектов содействует философской патологии».
Таким образом, Гарвей полагал в основу изучения болезней те изменения, которые происходят в органах и тканях, т. е. стремился к обоснованию патологической- анатомии, о существовании которой в то время не было и речи. К сожалению, его рукописи по этому вопросу погибли.
Свое внимание Гарвей устремил главным образом на один из самых важных процессов в организме — на кровообращение. Свои взгляды по этому вопросу он впервые изложил на лекции в Лондонской королевской коллегии в 1615 г., где его пригласили занять кафедру анатомии и хирургии. Его взгляды были основаны на многочисленных наблюдениях и опытах и произвели на ближайших коллег благоприятное впечатление. Тем не менее, Гарвей категорически отказался обнародовать свое учение, и лишь через тринадцать лет, т. е. в 1629 г., только после многочисленных наблюдений, вивисекций, опытов и бесед со своими учениками, проработав все детали своего учения, он решился опубликовать его в небольшой книжке, озаглавленной «Exercitatio anatomica de motu cordis et sanguinis in animalium» («Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных»).
Нужно поражаться настойчивости и той необычайной наблюдательности, «ясновидению действительности», по выражению великого физиолога нашего времени И. П. Павлова, которое обнаружил Гарвей при создании учения о кровообращении. Он действительно приложил колоссальный труд к тому, чтобы собрать огромный материал путем наблюдений и эксперимента.
Весьма поучительно хотя бы кратко указать на конспекты его лекций, написанные на англо-латинском языке и изданные с большой тщательностью Лондонской коллегией в 1886 г.[§§§] В этом интересном издании, две страницы которого привожу в переводе, дается представление о тех принципиальных установках, которыми руководился Гарвей.
¦ Вот 11 тезисов Гарвея: Показать, насколько возможно, целую часть тела сразу так, чтобы учащиеся могли бы схватить соотношения и строение.
Вильям Гарвей
Портрет, приписываемый кисти ван Дейка.
Демонстрировать особенности данного тела, лежащего на анатомическом столе. Дополнять словами только то, что не может быть показано. Как можно больше вскрытий производить в аудитории. Подтверждать замечаниями и наблюдениями правильное суждение и объяснять строение человека, сравнивая его с животными, и кроме анатомии вводить точку зрения на причины заболевания на основании общих законов природы, с целью исправить ошибки и осветить назначение и действия отдельных частей организма. Не хвалить и не осуждать других анатомов. Не тратить краткого времени в спорах или уничтожая противников. Излагать кратко и ясно, но не оставлять чего-либо необъясненным из того, что студенты видят перед собой. Не говорить о том, что может быть выучено дома без наличия самого тела. Не тратить времени на мелкие подробности. На изучение каждой части тела определять известное время.
Приведенные указания Гарвея могут быть использованы и современными преподавателями. Такова сила прозрения великого исследователя природы.
История величайшего открытия Гарвея чрезвычайно интересна и поучительна.
Нет возможности останавливаться на всех предшественниках Гарвея, их было много, но пе все они способствовали появлению открытия Гарвея.
Представления древних о физиологии человека были весьма туманны. То, что в настоящее время известно под системой кровообращения, по учению древних, распадалось на две самостоятельные системы: система артериальная,
наполненная воздухом, и венозная, или кровеносная, система. Так учил один из крупных ученых — Эразистрат. По его мнению, воздух из легких проходит в сердце, а оттуда по артериям разносится по всему телу. Кровь же образуется в печени, откуда идет в сердце, а из сердца по венам разносится по всему организму.
Под словом «воздух» древние понимали не то, что разумеется теперь. Со словом «воздух» связывалось представление о «духах», пронизывающих тело и заведующих его различными функциями. Путями, по которым распределяется воздух по организму, по учению древних, и были артерии, потому что при рассматривании артерий на трупах их находили всегда пустыми. Если же при повреждении артерий замечали в них кровь, то считали, что она попала туда тогда, когда «дух», наполняющий артерию, вылетел.
Это заблуждение было опровергнуто Галеном. Этот великий ученый доказал простым опытом, что в артериях содержится кровь и ничего больше. У животного накладывалась на артерию лигатура в двух местах, и при перерезке между двумя лигатурами оказывалась кровь. Благодаря этому открытию Галена половина сосудистой системы была включена в кровеносную систему, а система дыхательных органов была отделена.
Так как Гален и после того, как обнаружил в артериях кровь, все же продолжал считать, что основная масса крови ¦находится в венах, то ему необходимо было найти, каким образом кровь из вен попадает в артерии и левый желудочек сердца. Он предположил, что должны быть отверстия в перегородке между желудочками сердца, через которые происходит взаимный обмен, — из правого желудочка в левый просачивается венозная кровь, а из левого желудочка в правый — «дух», представляющий собою «нежную», «одухотворенную» и более светлую («желтую») кровь. Кроме того, Гален допускал возможность существования ¦отверстий («анастомозов») в сосудах, проходящих рядом.
at
0 л*'* *.*,•
*gt;r~Tf--'t'. „LsZ- ЗГ ^:/f /? йа*.
*^hg??«Wf - . -.и*,-
-fv*w ?~CfY
йДamp;$*'*amp;•
amp;ыКф} lt;~*i/~**4 "gt;i^{. ^
alt="" /> ^ Zlflw amp;»
Перевод страницы 73 записной лекционной тетради В. Гар, ся по общей анатомии
Слово „сог“ (происходит) от currendo, так как постоянно движется.
164. Наиважнейшая из всех частей.
По составу тело волокнистое, плотнее и холоднее печени, но (содержит) большое количество крови и духов в желудочках. Откуда источник всего тепла. Откуда правый желудочек вследствие расширения (разбухания) только что умершего. Откуда у рыб как бы бассейн крови и тем больше, чем кровь одухотвореннее и горячее; полагаю, что чем кровь разреженнее, а не сгущеннее, (тем) пригоднее для жизни, поэтому желудочек ушка пульсирует после удаления количества крови из сердца, главного источника; потому что думаю, что желудочки (которые у зародыша оба, как у рыбы, соединяются) происходят из капли крови в яйце. И сердце вместе с прочим (?) подобно тому, как колосья во ржи разбухают все одновременно, независимо от нечувствительной величины. Есть ли капля крови в «желудке» предсердия, распространяющая оттуда во все части тепло, ниоткуда его не получая. Убежище тепла и жилище, дух-хранитель этого здания, источник, соединяющий с головой. Образ водоворота. Подобие сосновой шишки и флакона для нюхательной соли. У птичек круглый конус, у макрели овальное, у черепахи с двумя вершинами, у некоторых, как у зародыша.
Через эти отверстия кровь также может в некотором (незначительном) количестве попадать из вен в артерии. Само собой разумеется, что ни Гален, ни его последователи никаких отверстий в перегородке сердца не видели и обычно допускали их из необходимости. Однако, несмотря на все эти дополнительные допущения, сложная теория движения крови, которую создал Гален, ничего общего не имеет с системой кровообращения, так как он считал, что кровь движется туда и назад одновременно в каждом отдельном сосуде; она непрерывно тратится на питание тела и вновь создается в печени. Древние вообще обычно сравнивали движение крови с приливом и отливом в море, и этот образ уводил мысль в сторону от принципа кровообращения.
В течение многих веков принимали допущение Галена об отверстиях в перегородке сердца, хотя многие анатомы тщетно пытались их увидеть. Но авторитет Галена был столь велик, что почти никто не смел его оспаривать. Все же нашлось несколько таких свободных умов, которые не только не пожелали этому верить, но и пытались иначе объяснить обмен крови между правым и левым желудочками сердца. С прогрессом наших знаний о прошлом науки обнаруживаются все новые и новые имена таких людей. Так, совсем недавно (в 1924 г.) обнаружили в забытой рукописи одного арабского врача XIII в. поразительную догадку, предвосхищающую современную теорию легочного кровообращения. Этот врач, по имени Ибн-аль-Нафиз, жил в Дамаске и среди многих других сочинений оставил комментарий к анатомическому трактату великого арабского последователя Галена — Ибн Сины (Авиценны). В этом комментарии, оспаривая изложение Ибн Сины, Ибн-аль- Нафиз так объясняет переход крови между желудочками сердца:
«Когда кровь в правом желудочке становится утонченной, необходимо, чтобы она перешла в левый желудочек.
где возникает жизненный дух. Но между ними нет никакого места сообщения, ибо вещество сердца там (в перегородке) плотно и не имеет ни видимого места прохода, как думали, ни невидимого, могущего служить для перехода этой крови, как полагал Гален... Поэтому эта кровь должна, когда она истончается, доходить через артериальную вену до легких с тем, чтобы распространиться в их веществе и смешаться с воздухом, дабы тончайшая часть была им очищена и затем текла в венозную артерию для доставки в левый из обоих желудочков сердца, ставши после смешения с воздухом пригодной для возникновения жизненного духа ...».
Невозможно ныне установить, оказала ли какое-либо влияние на анатомическую мысль эта теория Ибн-аль-Нафиза. Скорее всего, эта мысль осталась погребенной в рукописях, так как они никогда не были напечатаны. Но все же это не исключает возможности, что копии сочинения Ибн аль Нафиза (или их переводы) могли попасть в руки испанских и итальянских анатомов нового времени. И в самом деле; поразительно близкая по своим формулировкам идея была обнаружена еще давно в богословском сочинении испанского врача и богослова Мигуэля Сервэта (1509—1553). В своем произведении «Восстановление христианства» Сервз-т выступил против церковных догматов кальвинизма, за что был схвачен по приказу Кальвина и по приговору суда был сожжен вместе со своей книгой. До нашего времени дошло лишь 3 экземпляра этой роковой книги. И вот, лишь в конце XVII в. англичане обнаружили в этой книге 2 страницы, посвященные описанию легочного кровообращения. Обосновывая библейское воззрение, что «душа находится в крови», Сервэт излагает «чудесное учение анатомии»:
«Жизненный дух возникает в левом желудочке сердца, причем главную роль в его возникновении играют легкие. Это тонкий дух, выработанный силой тела, желтоватый и огневой, подобный светлому пару чистейшей крови и содержащий в себе субстанцию воды, воздуха и огня-
Порождается он образовавшейся в легких смесью вдыхаемого воздуха и тонко выработанной кровью, которую правый желудочек сердца передает в левый. Но осуществляется эта передача не через среднюю стенку сердца, как думают обыкновенно, а весьма сложным способом: правый желудочек гонит тонкую кровь по длинному пути через легкие; в легких она перерабатывается и приобретает желтоватый цвет и из артериальной вены переливается в венозную артерию».
Сходство этого отрывка из книги Сервэта с формулировками Ибн-аль-Нафиза поразительно. Правда, Сервэт не решается все же утверждать категорически отсутствие пор в перегородке сердца и даже готов допустить (в дальнейшем тексте), что «кое-что сквозь нее и может просочиться». Откуда же заимствовал Сервэт свою теорию? Решить этот вопрос крайне трудно. Некоторые исследователи склонны допустить, что в Испании могли быть распро- страненй переводы рукописи Ибн-аль-Нафиза или же отрывки из нее могли быть разъяснены Сервэту маврами по его просьбе. Однако доказать это пока невозможно. Гораздо правдоподобнее другое объяснение. Сервэт учился анатомии в Парижском университете (с 1536 г.) одновременно с будущим великим реформатором анатомии Везалием. Быть может даже, что Везалий как старший товарищ (он учился с 1533 по 1536 г.) и ассистент профессора преподавал ему анатомию. Везалий стал профессором Падуанского университета уже в следующем, 1537 г., где создал знаменитую школу анатомии. В 1543 г. Везалий выпустил свой великий труд «О строении человеческого тела». В нем он подвергал критике учение Галена. Однако лишь во 2-м издании этого труда (1555 г.) Везалий выступает против допущения существования отверстий в перегородке сердца. Но и здесь, совершенно так же, как и у Сервэта, допускается просачивание крови через эту перегородку. Но уже ученик Везалия Реальд Колумб (1516—-1559), заместивший своего
учителя в 1544 г., категорически отвергает какой бы то ни' было переход крови через перегородку сердца и вскоре начинает развивать учение о легочном кровообращении. Однако сочинение Колумба по анатомии вышло лишь после его смерти, в 1559 г. В нем излагается учение о легочном кровообращении, но совершенно не упоминается имя Сервэта, и Колумб утверждает, что «до него никто этого не наблюдал и не писал об этом». Тем не менее, одно время думали, что Колумб заимствовал свое учение у Сервэта, умолчав об этом, тем более, что существовал запрет упоминать имя и произведение последнего. Однако новейшие исследования делают более вероятным предположение, что, наоборот, Сервэт заимствовал свои взгляды из школы Везалия. Повидимому, можно считать доказанным, что Колумб задолго до своей смерти преподавал учение о легочном кровообращении. Тому есть свидетельство в сочинении его ученика, испанца Вальверда, изданном на испанском языке в 1556 г., т. е. еще при жизни Колумба. В нем Валь- верд подтверждает, что еще в 1545 г. Колумб излагал на своих лекциях учение о легочном кровообращении. Сервэт мог узнать об этом учении от какого-нибудь ученика Колумба.
Но как бы ни были решены все эти сложные вопросы о взаимных влияниях, одно очевидно, что учение о легочном кровообращении было предметом энергичных дискуссий еще задолго до того, как Гарвей приступил к изучению анатомии. Годы, проведенные Гарвеем в Падуанском университете (1598—1602) у Фабриция, несомненно приобщили его ко всем этим исканиям в области изучения кровообращения. Ведь и Фабриций учился анатомии еще при жизни Колумба у Фаллопия, заместившего последнего в 1551 г.
Но ни один из этих авторов до Гарвея ясно не представлял себе значения легочного кровообращения; в понятиях этих ученых оно стояло особняком, а не являлось частью всей системы кровообращения. Наряду с этой
своей гениальной догадкой и важной находкой указанные -авторы высказывали самые невероятные предположения.
Некоторые фашистские ученые Италии приписывали открытие кровообращения Цезальпину, совершенно бесцеремонно утверждая, что это величайшее открытие исходит из Италии, а не из Англии. Некий Феррарези утверждает, что Гарвей не понимал замкнутого круга кровообращения и не знал о существовании капилляров. Гарвей, а тем более Цезальпин не знали, конечно, о существовании капиллярной сети, для этого требовался микроскоп, но было бы совершенно абсурдно утверждать, как это делает представитель фашистской науки, что понятия Гарвея о процессе кровообращения были менее совершенны, чем довольно туманные высказывания ботаника Цезальпина.
Были попытки приписать открытие кровообращения и другим ученым эпохи Г арвея, но справедливость и непререкаемая логика фактов, в изобилии представленных Гарвеем, так ясно и убедительно обоснованных, ни у кого из честных и объективных исследователей не вызывает сомнения в том, что Гарвей впервые открыл и доказал, что кровь движется по замкнутому кругу, от периферии по венам, а от сердца по артериям.
Большим толчком к исследованию Гарвея послужило описание венозных клапанов в 1574 г. Фабрицием, у которого учился Гарвей. Эти заслонки вен, не позволяющие крови течь по направлению от сердца, навели Фабриция на мысль о их назначении и общем круге кровообращения, однако Фабриций установил только факт, но не сделал из него надлежащего заключения.
Это выпало на долю Гарвея. Важность открытия Гарвея и сила его ума обнаруживаются только тогда, когда мы вспомним, какая путаница во мнениях царила в то время, сколько нужно было доказательств, основанных на опытах, чтобы сделать ясной истину кругового движения крови.
Неизвестно, что впервые навело Гарвея на мысль о кро-
вообращении. Повидимому, Гарвей думал об этом уже в то время, когда он учился в Падуе. Занятия в университете, конечно, не могли дать готовый материал для открытия, а потому Гарвей обратился по приезде в Лондон к опыту, вивисекциям и вскрытиям трупов.
Он учился, как он сам говорит, на «фабрике самой природы». Некоторые считают, что описание венозных клапанов натолкнуло Гарвея на мысль об открытии кровообращения, но из книги Гарвея видно, что он больше придает значения другим доказательствам, чем существованию венных засло- ночек. Его знаменитое вычисление количества проходящей через сердце крови, конечно, является одним из самых простых, но вместе с тем и самых убедительных доказательств кругового движения., Соображения о количестве проходящей в каждый момент в аорту крови навели Гарвея на мысль о кровообращении, по крайней мере такое указание имеется в гл. VIII его трактата. Венозные клапаны явились одним из сильных подтверждений его учения.
По настоянию своих друзей и вследствие необходимости рассеять ложные представления своих врагов Гарвей обнародовал свое гениальное произведение — одно из величайших произведений человеческого ума. Это исследование, созданное в то время, когда только зарождалась физиологическая наука, представляет собою по ясности и красоте блестящего изложения шедевр; в каждой странице сквозит независимость и оригинальность мысли; простые, но убедительные опыты логически обоснованы.
Он посвящает свой труд председателю Лондонской коллегии врачей и своим друзьям — врачам. В строках посвящения он излагает свой взгляд на научные исследования как на свободную, ничем не связанную работу мысли. Г арвей говорит, что явления природы не преклоняются перед авторитетами старины, ибо сама природа авторитетнее старины. Автор считает, что вся сумма наших знаний ничто в сравнении с тем, что нам не известно.
Во вступлении к своему трактату Гарвей опровергает ошибочные воззрения древних философов и ученых на пульс как на какую-то особую силу. Он противопоставляет свои наблюдения неправильному опыту Галена с перевязкой артерии вокруг вставленной в нее трубочки. Пульс, по Гарвею, зависит от наполнения артерий кровью во время систолы сердца, а не благодаря особой силе, расширяющей артерии
и, таким образом, притягивающей кровь. «При рассечении артерии, так же как и при ранении, — говорит Гарвей,— кровь льется из артерии большими толчками. Толчкообразное выбрасывание крови наблюдается всегда во время диастолы артерий, а не во время систолы. Из этого ясно вытекает, что артерии растягиваются вследствие напора крови, так как они, сами растягиваясь, не могли бы выбросить с такой силой кровь, а скорей должны были бы насосать воздух через рану, как понимается обычно деятельность артерий».
В дальнейшем Гарвей опровергает мнение Галена и других авторов, что «копоть» из левого желудочка проходит по легочной вене (легочным венам) в легкие и оттуда наружу. Это неправильное утверждение опровергается Гарвеем указанием на то, что правый и левый желудочки имеют одинаково устроенные клапаны, которые препятствуют крови выходить обратно в сосуды. По поводу этого приводятся многочисленные и убедительные доказательства.
«Каким образом, — говорит Гарвей, — происходит то, что мы в венозной артерии видим всегда плотную кровь, а не воздух, тогда как в легких всегда наблюдается оставшийся ъоздух. Если утверждают, что „копоть" и воздух движутся по одному и тому же пути, туда и сюда, как через дыхательное горло, то почему же при разрезе венозной артерии никто не находил ни воздуха, ни „копоти"?»
Гарвей также отрицает существование отверстий в перегородке желудочков. «Ноесли бы и существовали отверстия,—
говорит Гарвей, — то каким образом было бы возможно,, при одновременном сокращении правого и левого желудочка,, просачивание чего-либо из одной полости в другую». И далее: «действительно, странно предполагать, что кровь притягивается через слепые, невидимые отверстия, тогда как воздух, проходит через открытый путь. Для чего прибегать к указанию пути для крови в левый желудочек через невидимые и неизвестные поры, если имеется открытый путь через венозную артерию».
Таким образом, Гарвеем совершенно прочно устанавливается значение малого круга кровообращения.
В первых главах своего трактата Гарвей излагает результаты своих наблюдений и опытов над работой сердца. Совершенно так же, как теперь, им описывается механическая работа сердца как мышечного мешка, снабженного клапанами. Сердце действует, как насос, нагнетающий кровь в кровеносную систему.
Гл. III трактата посвящена описанию наблюдений над пульсом артерий и причиной пульса.
Свои наблюдения Гарвей подтверждает данными эмбриологии и сравнительной анатомии, поскольку это он мог сделать при отсутствии в то время микроскопа.
Описывая легочное кровообращение, Гарвей приводит доводы Колумба и подкрепляет их своими собственными наблюдениями.
Описывая общий круг кровообращения, Гарвей дает ряд доказательств циркулярного движения крови. Первое, самое простое, но чрезвычайно убедительное доказательство — это вычисление количества крови, выбрасываемой из сердца при его сокращении. Это количество настолько велико, что пища не могла бы его пополнить, и оно больше того, что нужно для питания тканей. Куда же девается эта кровь, — спрашивает Гарвей и отвечает — сначала предположением, а потом опытом, — что она совершает круговое движение. Далее следуют доказательства, основанные на перевязке и перерезке
различных сосудов. При перевязке полой вены, при впадении ее в сердце, ниже места перевязки происходит вздутие, тогда как правое предсердие, не получая крови, пустеет, становится бледным и прекращает свою работу. Если вскрыть аорту, то кровь с силой выбрасывается, аорта и ее разветвления пустеют и перестают пульсировать. При перевязке аорты центральная часть ее раздувается, а левое предсердие переполняется кровью. Эти и ряд других доказательств делают убедительным предположение о круговом движении крови.
Движение крови по венам от периферии к центру доказывается у Гарвея рядом опытов с наложением жгутов на верхнюю конечность. В гл. XIII трактата Гарвей отмечает открытие Фабриция и исправляет его ошибочные взгляды на функцию венозных клапанов. «Благодаря клапанам,— говорит Гарвей, — кровь движется по венам от периферии к центру, а не наоборот. Клапаны мешают обратному движению крови по венам».
Наконец, Гарвей, исчерпав все доказательства, величественно заканчивает свои наблюдения ясной и точной картиной большого круга кровообращения. Он гениально прост и убедителен в своих доказательствах.
Таким образом, важнейший физиологический акт, столько веков бывший загадкой для всех ученых древности, породивший столько фантастических гипотез, становится ясным. Все ошибки старых анатомов и естествоиспытателей были исправлены, сущность процесса движения крови стала ясной, мир познал вечное круговое движение крови.
В гл. XV трактата Гарвей указывает на значение кровообращения для разных функций организма и для течения патологических процессов. Он поясняет, что кровью разносится зараза, привитая в каком-либо одном пункте организма.
Затем Гарвей выясняет значение печени как органа, поставленного на пути крови от желудочно-кишечного канала к сердцу.
В последней, XVII главе Гарвей дает ряд доказательств кровообращения, основываясь на сравнительно-анатомических данных. Чем совершеннее аппарат дыхания, тем совершеннее устройство сердца и сосудистой системы. Далее Гарвей высказывает гениальную догадку, что животное в периоде эмбрионального развития проходит различные ступени животной лестницы. Животное в своем онтогенезе повторяет филогенез.
Таким образом, нужно признать, что Гарвей первый высказал позднее развитый Геккелем и Мюллером биогенетический закон. Эта мысль Гарвея получила более подробное развитие в его втором замечательном трактате «О рождении животных».
Необходимо указать на некоторые пункты в учении Г арвея, на то, как он их понимал и как менялось его воззрение на некоторые процессы по мере того, как он продолжал изучать работу сердца и сосудов, занимаясь эмбриологическими наблюдениями.
Процесс дыхания, по Гарвею, заключается в том, что кровь охлаждается в легких и изменяет свой состав. Мы видели, что он окончательно отрицает возможность прохождения воздуха из легких в сердце. Истинное значение легких, конечно, не могло быть известно Гарвею, так как под словом «воздух» понималось тогда не то, что узнали много позднее.
Гарвей отверг учение о различных «духах» и «копоти». Он указывает на массу противоречий в учении о «духах» и отрицает существование их где-либо в организме. Правда, Гарвей употребляет слово дух, но только для обозначения того, что артериальная кровь по своим свойствам отличается от крови венозной, которая не подвергается действию жизненного духа, т. е. ему нужно было бы сказать — не подвергается действию кислорода, но до открытия кислорода •было еще далеко, нужна была еще работа Лавуазье, произведенная много позднее, в 1772 г. Гарвей представлял себе.
что дух находится в такой же связи с кровью, как запах •соединен с вином. Связь эта весьма тесная и придает то или другое свойство крови. Его представления были несравненно более реальны и близки к действительности, чем представления Галена, Везалия, Колумба и др. Точно так же Гарвей отверг и старое учение «о теплоте». В своем послании к Риолану он исправляет свой первый взгляд, выраженный в «Анатомическом исследовании о движении •сердца», и говорит, что не сердце дает теплоту крови, а кровь приносит сердцу теплоту.
Нужно еще упомянуть, что для полного понимания пути кровообращения недоставало знания, каким образом артерии сообщаются с венами; Гарвей не знал капиллярных анастомозов. Гарвей, конечно, и не мог знать этого, так как не было еще инструмента, позволяющего видеть артериальные и венозные капилляры. Он предполагал, что кровь переходит из артерий в вены или по анастомозам или по порам тканей. Что подразумевал Гарвей под порами тканей, точно сказать трудно; он говорит об этом смутно и неясно, признавая их только гипотетически. Иногда поры тканей заменяются у Гарвея анастомозами, под которыми он разумел непосредственный переход артерий в вены в их конечных разветвлениях. Это понятие анастомоза у Гарвея совершенно не то, что у Галена, который под анастомозами разумеет сообщение при помощи отверстий между артериями и венами там, где эти сосуды лежат рядом по длине. Описывая сосуды, Г арвей различает капиллярные вены, малые и большие; таким образом, под словом капилляры Гарвей разумел тончайшие разветвления сосудов. Итак, несмотря на то, что Г арвей не мог видеть капиллярных анастомозов, он своим творческим воображением почти ясно представлял себе картину замкнутой системы кровообращения так, как представляем ее мы в настоящее время.
Иногда Гарвей следовал старым взглядам там, где он сам не мог поставить опытов или проверить то, что было 13 Гарвей
открыто при нем. Он продолжал говорить о кровообразовательной функции печени и недостаточно определенно^ высказался за признание лимфатических сосудов, открытием которых мы обязаны Азелли, Пекэ, Рудбеку и Бартолину. Скептическое отношение Гарвея к открытию лимфатических, сосудов понятно, потому что, по его словам, он видел их раньше, чем другие, но не придавал такого исключительного значения в проведении хила, как стали это делать Азелли и др.
Вот те неясности и неточности, которые можно отметить в произведении Гарвея.
Открытие Гарвея освободило умы от авторитета древних и создало новую эру в науке. Со времени открытия кровообращения начинается физиология. «Авторитет переместился, раньше клялись Аристотелем и Галеном, теперь приходилось клясться Гарвеем». [****]
Маленькая книжка Г арвея открыла новую эпоху не только в физиологии и естествознании вообще, но и в медицине. По словам Даремберга, [††††] в истории медицины можно различать только два периода: древний, или греческий, и современный, или гарвеевский, т. е. тот период, когда не было физиологии, и когда появилась физиология. Книга Гарвея — образец естественно-научного мышления. Еще раньше, чем Бэкон Веруламский дал свою теорию индуктивного метода, Гарвей практически показал на деле, что значит индуктивный метод и каких результатов можно достичь наблюдением и опытом. «Факты, — говорит Гарвей, — доступные чувствам, не справляются о мнениях, и явления природы не преклоняются перед древностью».
Анатомическое исследование и по настоящее время
cw
alt="" />
j.f'U, -"'’ -'• ,A^ •
Страница 77 записной лекционной тетради В. Гарвея по общей анатомии lt;lt;Praelectiones anatomae universalis» («Конспект лекций по общей анатомии»).
Перевод страницы 77 записной лекционной тетради В. Гарвея по общей анатомии
Движение (сердца), обычно полагают, идет от вершины к основанию благодаря расширению желудочка — это есть диастола, затем, наоборот, сердце опадает и наступает систола, при которой вместе с сердцем опадают и артерии; в диастоле проявляется главное движение сердца, а в промежутке между систолой и диастолой наступает внутренний покой сердца и пульса. Наблюдая целыми часами, я не легко мог подметить зрением и осязанием эти движения и поэтому предлагаю вам (самим) наблюдать и отмечать их. Мне скорее кажется, что когда говорят о диастоле, то происходит сжатие сердца и* следовательно, плохо определяется диастола, хотя желудочки действительно сжимаются. Коломбо на стр. 474 говорит, что когда сердце разжимается — сжимаются артерии, а при сжатии сердца разжимаются вены. Когда сердце поднимается вверх — оно сжимается. Когда же сердце опадает и как бы склоняется набок, говорят, что сердце отдыхает при наступающей систоле.
представляет образец научного произведения. Оно, как все великое, — просто, ясно и прекрасно.
Как только труд Гарвея появился в свет, поднялась, как он и ожидал, ожесточенная полемика.
Защитником Гарвея от нападок нужно считать Рене Декарта. Этот всесторонний ученый и крупный деятель в борьбе за опытное знание впервые опубликовал свои взгляды на движение сердца и крови в 1637 г. в «Discours sur la methode», хотя и высказывал их уже раньше. Так, в декабре 1632 г. Декарт писал своему близкому другу: «Я прочитал книгу о движении сердца, о которой ты мне говорил, и несколько расхожусь с мнением автора; я прочитал ее после того, как уже закончил доктрину об этих вещах».
В гл. V «Discours sur la methode» Декарт описывает строение сердца и устройство клапанов.
В гл. VI Декарт описывает строение сердца и расположение его клапанов в следующих словах: «После этих обсуждений я ничего не могу прибавить к объяснению движения сердца, кроме того, что когда его полости не наполнены кровью, то эта последняя, по необходимости, течет из полой вены в правый желудочек, а из венозной артерии [легочные вены] в левый желудочек, так как оба эти сосуда всегда наполнены кровью и их обращенные к сердцу отверстия потому не могут закрыться. Но как только этим путем проникают две капли крови, каждая в один из двух желудочков, то эти капли, которые могут быть только очень густыми, потому что отверстия, через которые они проникают, являются широкими, а сосуды, из которых они поступают, сильно наполнены кровью, должны разжижаться и расширяться вследствие теплоты, которую они там встречают. Таким образом, они вызывают набухание сердца и закрывают толчком пять маленьких ворот, которые находятся у входа сосудов, из которых они поступают. Таким образом они препятствуют тому, чтобы
большое количество крови вытекало в сердце, и продолжают все больше и больше разжижаться, почему и происходит, что они открывают толчком шесть других маленьких ворот, которые находятся у входа обоих других сосудов, через которые опять вытекает каждая из двух других капель. Таким образом они вызывают набухание всех разветвлений артериальной вены (легочной артерии) и большой артерии (аорты) почти одновременно с самим сердцем. Это последнее, как и артерии, тотчас после этого снова сжимается, потому что проникнувшая кровь охлаждается, и шесть маленьких ворот закрываются, а пять ворот полой вены и венозной артерии снова открываются и опять пропускают две другие капли крови, которые снова, как и предыдущие, вызывают набухание артерий. И вследствие того, что кровь, проникающая таким путем в сердце, проходит через каждый из двух мешочков, называемых ушками сердца [по нашей терминологии предсердия, — К. Я], движение последних противопоставляется движению сердца, и они сокращаются, тогда как оно расширяется».
В следующем абзаце он говорит: «Но когда задают вопрос, каким образом не истощается кровь вен, так как она постоянно течет в сердце, и каким образом не переполняются артерии, потому что вся кровь, проникающая через сердце, течет в эти артерии, то я отвечу на это с помощью сочинения одного английского врача, который прославился тем, что разбил лед в этом месте и впервые высказал, что существует на самых крайних концах артерий множество мелких проходов, через которые кровь, получаемая артериями из сердца, проникает в мелкие разветвления вен, откуда она опять течет в сердце, так что ее течение производит только определенную циркуляцию».
Все приверженцы старины ополчились против Гарвея, обвиняя его в том, что он выступил против авторитета древних. Их возражения были наивны и несерьезны и сводились к тому, что «древние врачи не знали крово-
обращения, — как писал Примроз, — но умели лечить болезни».
К невежеству противников Гарвея присоединялась и недобросовестность. Так, падуанский врач Паризиани отрицает тоны сердца, описанные Гарвеем, и говорит, что, пови- димому, здесь (т. е. в Италии) люди несколько глуховаты и потому не слышат того, что слышал Гарвей. Возражения исходили и от людей весьма мало сведущих в физиологии, как философ Гассенди. Достоверность открытия Гарвея не была признана и таким крупным в свое время анатомом, как Каспар Гофман.
Всем противникам своего учения Гарвей почти не отвечал, вместо него выступал его друг — доктор Энт.
Самым серьезным противником Гарвея был профессор Парижского университета Риолан, прозванный «королем анатомов». Вместе с Риоланом возражали и другие профессора гремевшего тогда Парижского университета. Риолан называет идеи Гарвея ложными и бессмысленными. Он подозрительно относится к некоторым опытам и считает, что их произвести было невозможно.
«Всякий лезет со своими открытиями», — возмущенно восклицает этот поклонник признанных авторитетов, когда •одно открытие за другим стало появляться на научном горизонте. Риолан взамен гарвеевской системы предложил свою бестолковую систему кровообращения, основанную на туманных рассуждениях, а не на опытных данных. Риолан, в качестве врача Марии Медичи, посетил Англию, познакомился с Гарвеем, который демонстрировал ему свои опыты и излагал свою систему кровообращения. Тем не менее он и после этого продолжал свои нападки на Гарвея.
Считаясь с Риоланом, Г арвей направил ему два послания, в которых привел еще много доказательств в пользу своего учения. Гарвей был осторожен и благороден в своих возражениях Риолану, особенно в своем первом послании; доказывая всю нелепость нападок Риолана, он говорит, что
книга Риолана будет, жить вечно и даже тогда, когда' разрушится мрамор, слава ее не угаснет.
Гарвей со всей строгостью и тщательностью разбирает- все возражения Риолана и приводит в своих письмах много- новых убедительных доказательств для обоснования правильного представления о процессе кровообращения. Огромный опыт Гарвея в медицине дал ему возможность привести много ярких фактов из области патологии для доказательства циркуляции крови. Для медицины того времени и многих последующих лет высказывания Гарвея имели огромное- значение. Экспериментальное исследование в области патологии дало толчок к развитию научной патологии и нового направления мышления в медицинской практике. Личность Гарвея особенно ярко проявляется перед нами в его критическом разборе совершенно неверных и отвлеченных взглядов Риолана. В его письмах мы видим яркий образец подлинной науки, связанной с практикой. Гарвей является не только основателем современной физиологии, но и пионером физиологического направления в медицинской науке, с большим трудом в последующие века пробившего себе путь в области практической медицины.
Перед нами в настоящее время чрезвычайно выразительно выступают из глубины минувших столетий две фигуры: консервативный и авторитетный деятель науки, чрезвычайно активный и организационно много сделавший для укрепления и развития медицинского образования своего времени, декан Парижского университета Риолан — и другой, его современник, почти не признаваемый «светилами» медицины, скромный и несколько замкнутый, смелый новатор- и исследователь природы, свободный от предрассудков и преклонения перед авторитетами, великий экспериментатор' и мыслитель Гарвей.
Хотя Риолан, благодаря своей необычайной энергии и любви к медицине, сделал много для развития медицинского факультета в Парижском университете и его анатоми
ческие исследования кое-что и дали для развития научных знаний в области анатомии и физиологии, однако нельзя сравнивать это влияние с той ролью, которую играет в истории этих наук Гарвей. Экспериментирование и объективное наблюдение явлений в живых организмах позволило Гарвею быть основоположником развития экспериментального метода в физиологии и родственных науках, а его открытие кровообращения прочно вошло в науку для всех последующих времен. Это можно отчетливо видеть в двух посланиях к Риолану.
Преемник Риолана, Гюи-Платен, был также в числе противников Гарвея, и за это он, как известно, поплатился тем, что был осмеян Мольером в его комедии «Мнимый больной».
Если крупные авторитеты того времени относились к Г ар- вею враждебно и всячески старались дискредитировать его, то большинство других врачей объявляло Гарвея сумасшедшим. Заслуги Гарвея старались уронито и в глазах короля, что, правда, не удалось, но Гарвей все же потерял большую часть своей практики и переживал неприятные дни. Однако истина начинала торжествовать. Вслед за Декартом и другие ученые стали отдавать должное новым взглядам на кровообращение. Так, крупный авторитет среди немецких анатомов, профессор Иенского университета Рольфинк, публично объявил, что он признает учение Гарвея; профессор Лондонского университета Племпий, бывший враг Гарвея, перешел в лагерь защитников нового учения.. Анатомы и других стран стали постепенно принимать учение Г арвея и делаться его защитниками. Энт, друг Гарвея, написал в его защиту целую «апологию». Гарвей был особенно признателен Декарту за его поддержку и выразил ему благодарность во втором письме к Риолану.
Гарвей дожил до торжества своих идей и всеобщего^ признания. Только практики-медики долго еще считали его открытие бесполезным и не применимым к лечению»
болезней. Но мы теперь знаем, на чьей стороне была правда; история науки показала, как много физиология и медицина обязаны Гарвею.
После выхода в свет своего труда Гарвей продолжал заниматься научными исследованиями; он производил многочисленные вивисекции н опыты в предоставленном ему Виндзорском королевском парке. Но внешние обстоятельства не позволили Гарвею всецело посвятить себя научным занятиям; в Англии началась революция. В 1642 г. Карл I был изгнан из столицы и бежал в Шотландию. Гарвей, по должности придворного медика, следовал за королем. Квартира Гервея в Лондоне была разрушена, имущество его сожжено; тогда же погибла его библиотека и рукописи — плод его многолетних трудов. В то время, когда королевские войска взяли Лондон, Гарвей был назначен деканом Оксфордского университета, но в 1646 г. войска Кромвеля снова взяли Лондон, и Гарвею пришлось оставить место декана. Вскоре после этого Гарвей совершенно устранился от служебных дел. Он удалился в предместье Лондона — Ламбет, где предался исключительно научным занятиям. Он жил вместе со своими братьями, очень заботившимися о нем и его благосостоянии, вследствие чего он и мог прожить свою старость безбедно и даже уделить часть своих средств Лондонской коллегии врачей.
Желая почтить Гарвея, Лондонская коллегия избрала его своим председателем, но Гарвей отказался принять почетную, но ответственную обязанность.
Последние годы своей жизни Гарвей посвятил исключительно изучению развития животных. Его, по справедливости, можно считать основателем эмбриологии. Изучением развития животных занимались и ранее Гарвея. Аристотель посвятил этому вопросу многочисленные исследования. Учитель Гарвея Иероним Фабриций написал прекрасный трактат о развитии яйца. Но это были только отдельные фрагменты.
Результатом работ Гарвея по изучению развития животных явилось его знаменитое сочинение, озаглавленное «De -generatio animalium» н напечатанное в 1651 г.
Этот весьма обширный труд поражает огромным количеством материала, собранного Гарвеем, многочисленностью опытов и наблюдений над различными представителями животного царства. К сожалению, большое количество -собранного Гарвеем материала по развитию животных погибло во время революции.
В этом трактате, так же как и в исследовании о движении сердца, мы встречаемся снова с точным и ясным мышлением Гарвея и с его правильной оценкой метода исследования. В предисловии к своему трактату Гарвей говорит: «Во всякой науке необходимы прилежные наблюдения м частые советы с чувством. Мы не должны полагаться на опыты других людей, но должны производить свои собственные, без которых никто не может сделаться учеником ни в какой отрасли естествознания». [‡‡‡‡] Но, собрав большое количество фактов и не имея под руками микроскопа, при помощи которого можно было бы разобраться в самых •существенных вопросах эмбриологии, Гарвей не мог вы- -браться из лабиринта разрозненных представлений и туманных предположений. Тем не менее, обладая громадным «обобщающим умом, он высказывал замечательные, поистине пророческие мысли об общих законах развития животных. Гарвей показал, что все животные развиваются из яйца.
На заглавном листе его книги изображен Юпитер, держащий яйцо, из которого выходит человек, олень, птица, рыба, ящерица, бабочка и паук.
Г арвей цоказал, что зародышевый диск представляет из себя зародыш. «Это маленькое пятнышко увеличивается с начала насиживания; через два дня достигает величины ногтя •мизинца и разбивается на концентрические кружки, среди
которых является белое пятнышко, подобное тому, которое замечается в центре зрачка в глазу, пораженном катарактом. В конце третьего дня в центре рубчика является красная дрожащая точка: это — зародыш сердца».[§§§§]
В своем первом трактате о движении сердца и крови Гарвей, описывая строение сердца у зародыша, высказал замечательные мысли, которые впоследствии вылились в точно формулированный закон о повторении филогенеза в онтогенезе: «Божественная и совершенная природа, ничего не совершая всуе, не дала сердца тем животным, которые в нем не нуждаются, и создала его лишь тогда, когда потребовались его функции. Каждое животное при формировании проходит одни и те же ступени, переходя через различные организации, становясь поочередно то яйцом, то червем, то зародышем, в к а жд ом своем фазисе приближаяськ совершенству».
Таким образом, Гарвей наметил то, что потом легло в основу эмбриологии, — а именно: тождество процесса развития различных животных, соответствие переходных стадий в развитии высших животных и низших, — и, наконец, показал постепенное развитие органов. Помимо этих крупных идей Гарвей открыл много весьма важных фактических данных, имеющих не только теоретический, но и практический интерес. Главы о последе и пуповине, о родах имели большое значение для практической медицины.
В трудах великого физиолога мы очень часто встречаем слово «истина». Это характеризует основную черту образа мыслей Гарвея — его бесконечное стремление к познанию окружающего мира явлений, непрерывное приближение к точному пониманию найденных опытом и наблюдениями фактов. Г арвей не раз высказывал свой восторг перед величием творческих сиЛ живой природы: «Природа, совершен-
ная и божественная, всегда во всех веках гармонична сама с собой».
Великий ученый был человеком весьма скромным, снисходительным и доступным. Молодые ученые находили с его стороны благожелательное отношение и помощь советами в различных научных вопросах. Он охотно делился с ними своим опытом и уменьем нащупывать новые научные пути.
Через шесть лет после появления своего второго знаменитого трактата Гарвей на 80-м году умер. До последнего времени он сохранял ясный ум и спокойное настроение. Он дожил до того момента, когда все страсти и споры по поводу его открытия улеглись и его учение было признано миром.
3 июня 1657 г. великого физиолога не стало.
Лондонская коллегия врачей in corpora проводила прах Гарвея в Гемпстед, где он и был погребен.
К. Быков.
Еще по теме О ЖИЗНИ И ТРУДАХ ВИЛЬЯМА ГАРВЕЯ (1578—1657):
- ВИЛЬЯМ ГАРВЕЙ. АНАТОМИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ О ДВИЖЕНИИ СЕРДЦА И КРОВИ У ЖИВОТНЫХ, 1948
- 2.5.1. «Объективный биологический метод» изучения поведения животных в трудах В. А. Вагнера
- 2.1. Донаучный период накопления знаний. Представления о «разуме» и «инстинкте» животных в трудах естествоиспытателей XVIII - первой половины XIX века
- 5-16. Сравнительный метод и пространство жизни
- 1.3. СВОЙСТВА ЖИЗНИ
- 1.4. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЖИЗНИ
- Распределение жизни в биосфере.
- 2. 2. Основные среды жизни
- Глава 1 Природа жизни
- Предпосылки и этапы возникновения жизни
- 8.6.2. Влияние на процесс старения условий жизни
- Системность и организованность жизни
- 8.6.3. Влияние на процесс старения образа жизни
- 8.8. ВВЕДЕНИЕ В БИОЛОГИЮ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТИ ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ
- Ветеринарная микробиология и иммунология - Ветеринарная офтальмология - Ветеринарная паразитология - Ветеринарная фармакология и токсикология - Ветеринарная хирургия - Ветеринарное акушерство и гинекология - Клиническая и лабораторная диагностика в ветеринарии - Патанатомия и патфизиология животных - Физиология животных -