Вхождение в мировое сообщество орнитологов

После окончания в 1925 г. Грайфсвальдского университета Майр поступил в Берлинский университет для подготовки докторской диссертации по орнитологии. Уже через 16 месяцев, в возрасте 21 года, он защитил диссертацию о расселении дикой канарейки (Serinus canaria serinus), подготовленную под руководством Штреземанна (Мауг, 1926), и занял вакантную должность помощника куратора в Музее естественной истории Берлинского университета.

Большое значение для его интеллектуального развития имело посещение во время зимнего семестра (1925-1926 гг.) семинара, посвященного кантовской «Критике чистого разума». Философия всегда была популярна в семье Майра: в библиотеке его отца было много книг по философии; его тетя со стороны отца изучала философию в университете; бабушка очень много занималась философией. Майр с юных лет знал, что И. Кант — великий философ, а «Критика чистого разума» — его главное произведение. Co свойственным ему юмором Э. Майр отмечал, что, к сожалению, этих сведений оказалось недостаточно для сдачи экзамена по философии, который был необходим для защиты докторской диссертации (Мауг, 1994b: 357). Поскольку в семинаре участвовало только два человека, занятия сводились к постоянным дискуссиям между ним и юным профессором, руководившим этим семинаром. В подготовленном Майром реферате буквально каждая строчка была просмотрена и тщательно проанализирована.

Позднее опыт философского исследования оказался весьма полезен при обсуждении научного статуса биологии. He ссылаясь на Канта, строившего свою философию науки прежде всего на базе математики и физики, Майр резко выступил против попыток неопозитивистов представить эти области знания в качестве моделей идеальной науки. Он доказывал специфику биологии и ее автономность от других естественных и точных наук, демонстрируя особенности причинности и предсказуемости в биологии.

В те годы еще сильны были антигенетические настроения среди натуралистов-систематиков, обращавших основное внимание на адаптивные признаки, их градуальные изменения, видообразование в природе и не видящих возможности использования в своих полевых исследованиях труды генетиков о мутациях и физиологии генов. В свою очередь, генетики как представители экспериментальной биологии с пренебрежением относились к трудам систематиков и натуралистов. До приезда в 1927 г. в Берлин Н.В. Тимофеева-Ресовского в Германии не было активной группы популяционных генетиков. Два наиболее авторитетных генетика (Г. де Фриз и В. Иоганнсен), которые писали на немецком языке по вопросам эволюции, не имели опыта натуралистов.

Объектом исследований у немецких генетиков чаще всего были растения, менее интегрированные, чем животные, с широко распространенным бесполым размножением, что позволяло им служить в качестве моделей скачкообразного видообразования. Вот почему генетика в Германии использовалась, главным образом, для создания разного рода сальтационистских построений палеонтологами и ботаниками (см. подробнее: Колчинский, 2002: 251-317). Предпринятая в 1929 г. на конференции в Тюбингене попытка достигнуть взаимопонимания между генетиками, натуралистами и палеонтологами закончилась неудачей. Их представители продолжали говорить на разных языках.

В годы подготовки диссертации и начала работы в Берлинском университете Майр был далек от этих дискуссий. В целом, он считал, что мутациями нельзя объяснить ни формирование адаптаций, ни процессы видообразования. Обсуждая эти проблемы с сокурсниками по докторантуре, он приходил к выводу: с одной стороны, резко мутантные формы Drosophila melanogaster по-прежнему оставались видом D. melanogaster, в то время как неотличимая от нее внешне D. simulans была другим видом. По воспоминаниям Майра, в те годы в Берлинском университете почти никто не интересовался всерьез проблемами эволюции, включая и директора Института зоологии К. Циммера (Майр, 1980с: 414), а также зоолога К.

В то время в Берлине была два биологических центра. Один был расположен на севере города на ул. Инвалидов. Там размещалась большая часть медицинских институтов, Сельскохозяйственный университет, Музей естественной истории и Зоологический институт. В южном пригороде столицы, в Дахлеме находились Ботанический институт и Биологический институт Общества кайзера Вильгельма. Здесь Майр слушал лекции по низшим грибам, во время которых лектор ни разу не упомянул слово «эволюция». В то время два главных эволюциониста Дахлема Р. Гольдшмидт и К. Штерн были в длительных заграничных командировках. Вообще, оба центра существовали как независимые миры. Вплоть до отъезда в США в 1931 г. Майр ничего не знал ни об открытии Г. Мёллером индуцированного мутагенеза, ни о других новейших достижениях генетики. Ничего ему не было известно и об экспериментальных и полевых исследованиях Н.В. и Е.А. Тимофеевых- Ресовских. Единственное, что заинтересовало его в то время, было открытие В. Йоллосом длительных модификаций у простейших, благодаря которым появлялась возможность экспериментально доказать наследственное закрепление фенотипических адаптаций. К разочарованию Майра, подобные попытки, предпринятые позднее, оказались безуспешными (Plought, Ives, 1935).

Готовя вместе с В. Майзом первую свою монографию о коллекциях Музея естественной истории (Mayr, Meise, 1929), Майр больше всего был обеспокоен трудностями с включением его в состав долговременной экспедиции в тропики, благодаря которой Штре- земанн соблазнил его сменить профессию. В условиях перманентного экономического и социально-политического кризиса в Веймарской республике, ударившего, как всегда, в первую очередь по ученым и преподавателям, на нее трудно было найти деньги. Люди науки не могли бастовать, как рабочие, или позаботиться о себе самих, как это всегда делали политики, финансисты и промышленники (Колчинский, 2003: 348). Неудивительно, что несколько попыток Штреземанна включить своего подопечного в состав различных экспедиций закончились безуспешно. Ho он продолжал искать пути, чтобы помочь Майру, с которым его уже связывали очень близкие, дружеские отношения, сохранившиеся до конца жизни. Они уже были на «ты», а вскоре в письмах друг к другу обращались словами на малайском языке «Кака» (старший брат — Штреземанн) и «Adek» (младший брат — Майр) (Haffer et al., 2000: 121), т.е. воспринимали друг друга как братья по духу. В 1959 г. Майр писал Штреземанну: «Я каждый день благодарю судьбу за то, что она дала мне шанс стать твоим учеником. Это было основой всего моего жизненного пути» (ibid.: 121).

Действительно, уже в начале научного пути Майра Штреземанн, несмотря на неудачи с включением Майра в экспедиции в Камерун и Перу, старался пристроить своего «младшего брата Adek» в какую-нибудь экспедицию, отправлявшуюся в тропики.

В конечном счете, ему удалось убедить своих коллег включить Майра в два экспедиционных проекта. Во-первых, с февраля 1928 г. Майр должен был провести коллекционные сборы в Голландской Новой Гвинее для Музея Ротшильда в Великобритании и для Американского музея естественной истории. Во-вторых, Майр должен был выполнить аналогичную работу для Штреземанна в бывшей подконтрольной Германии Новой Гвинее. Незадолго до окончания этих работ Майра попросили присоединиться к экспедиции П. Уитни на острова южных морей, чтобы завершить сборы для Американского музея естественной истории. В результате его путешествие растянулось еще на год.

Экспедиции предоставили Майру уникальный шанс не только изучить богатейшую орнитофауну на островах Юго-Восточной Азии, но и установить близкие отношения с лордом Вальтером Ротшильдом, обладавшим самой большой и разнообразной частной коллекцией птиц, хранившейся в его Музее в поместье в Тринге севернее Лондона, директором этого Музея Эрнстом Xap- тертом и шефом Орнитологического отдела Американского музея естественной истории Леонардом С. Санфордом, которые вместе с Штреземанном оказывали огромное влияние на развитие орнитологии в первые десятилетия XX в. Особо важным было знакомство с Ротшильдом, финансировавшим одну из экспедиций. Из-за своих немецких корней Ротшильд поддерживал тесные отношения с ведущими учеными Германии. Помимо Хартерта, в Музее Тринге работал также выдающийся систематик-энтомолог К. Джордан.

Полезным оказалось знакомство и с Санфордом, бывшим врачом футбольной команды из Нью-Хавена штата Коннектикут, вошедшим благодаря женитьбе в семью миллионера У. Уитни и ставшим к тому времени главным патроном Орнитологического отдела. Интерес Санфорда к орнитологии, по-видимому, был связан с тем, что он был в молодости заядлым охотником. Войдя в попечительский совет Музея естественной истории, Санфорд все время конкурировал с Томасом Барбуром, возглавлявшим Музей сравнительной зоологии в Гарвардском университете, и стремился всеми способами расширить подведомственную ему орнитологическую коллекцию, чтобы превзойти коллекции Музея сравнительной истории. Особое значение для Музея естественной истории, а в конечном счете и для Майра, имело то, что Санфорд создал фонд экспедиции Брюштера — Санфорда для сбора океанических птиц вокруг берегов Южной Америки. Санфорд также убедил П. Уитни, который, как и его отец и сам Санфорд, был попечителем Музея естественной истории, оказать финансовую поддержку Орнитологическому отделу, которым с 1920 по 1942 г. заведовал Ф.М. Чэпмен. Финансовая поддержка, представленная семьей Уитни и Санфордом, была разделена на несколько частей. За счет первой состоялась орнитологическая экспедиция для сбора птиц на островах в южной части Тихого океана, вторая ушла на создание двух выставок: «Биология птиц» в зале Санфорда и «Океанические птицы» в зале Уитни, третья была использована для покупки орнитологической коллекции Ротшильда в 1932 г., четвертая —• для оплаты жалования Э. Майру в течение многих лет и, наконец, последняя — на создание мемориала в зале «Океанические птицы».

Возвратившись в Берлин в 1930 г., Майр взялся за интенсивную обработку и изучение материала, собранного в Новой Гвинее. В результате появилась статья «Новичок-исследователь в Новой Гвинее» (Мауг, 1932), после которой его воспринимали уже как восходящую звезду орнитологии. Регулярно появлялись и другие публикации о птицах Новой Гвинеи и других островов юго-восточ- ной части Тихого океана (Мауг, 1930, 1931а, Ь, 1933а, Ь). В. Ротшильд стал присматриваться к Майру, чтобы готовить его на смену Э. Хартерту, который вскоре должен был уйти на пенсию. Из- за финансовых проблем, возникших у Ротшильда, Майру так и не сделали это заманчивое предложение, но вместо него он получил другое, определившее его дальнейшую научную карьеру и жизнь в целом. Майра по настоянию Санфорда нанял Музей естественной истории для завершения обработки орнитологических материалов, собранных ранее в южных морях. Покинув Германию, Майр прибыл в Нью-Йорк 18 января 1931 г. и сразу с энтузиазмом приступил к исполнению своих обязанностей. До конца года он закончил двенадцать статей, описав 12 новых видов и 68 новых подвидов птиц, обработав только незначительную часть экспедиционного материала. Переезд Майра в США был очередным счастливым шансом в его жизни. Он покинул Германию за два года до прихода к власти нацистов и укрепил свое положение в США до того, как туда хлынули сотни первоклассных немецких ученых, эмигрировавших из Третьего рейха. К тому же ему открылась возможность делать карьеру вне Западной Европы, где он неизбежно, в конечном счете, стал бы конкурентом за лидерство Штреземанну, который был ненамного старше Майра. Эмиграция в CTTIA позволила сохранить отношения почтительного ученика с учителем и тогда, когда Майр стал признанным лидером мировой орнитологии.

Следующий счастливый шанс представился в 1932 г., когда

В.              Ротшильд, преодолевая финансовые трудности, продал Музею естественной истории свою коллекцию, насчитывавшую 280 ООО шкурок и других материалов. Для включения в коллекции Музея естественной истории было необходимо их привести в общепринятый для этого Музея вид. Выполнение этой задачи увеличило обязанности Майра, он стал ассоциированным куратором коллекции Уитни — Ротшильда, систематизация которой в течение последующих двадцати лет была его главной функциональной обязанностью. Ввиду этого он получил постоянную должность куратора, которую исполнял до 1953 г. Непрерывно росла его мировая известность как главного знатока орнитофауны Новой Гвинеи и Полинезии. Ho были и негативные последствия получения постоянной работы в Музее естественной истории. Нанятый для разбора коллекции Ротшильда Майр почти на двадцать лет потерял возможность ездить в экспедиции, чтобы пополнить запас знаний об экологии и поведении птиц в природе. Только в 1959 г., после долгого перерыва Майр оказался в другом экзотическом биогеографи- ческом районе, в Австралии. До этого ему приходилось довольствоваться орнитологическими экскурсиями вокруг Нью-Йорка и в другие штаты США во время отпусков.