История «автобиологии»

Как типичный представитель поколения немецких «мандаринов», по характеристике Рингера (Ringer, 1969), о которых мы говорили в первой главе, Майр и в исторических трудах стремился скорее к синтезу, энциклопедичности и фундаментальности, чем к узкой специализации.

А.              Ловеджоя «Великая цепь бытия» (Lovejoy, 1936), из которого он узнал почти все, что читал раньше об истории науки как истории идей (цит. по: Burkhardt, 1994: 369). Среди других авторов, развивавших сходный подход, Майр называл неокантианца Э. Кассине- ра с его учением о языке, мифе, науке и искусстве как символических формах познания, а также выходца из России А. Койре. Последний предостерегал от неисторического подхода к источникам и подчеркивал необходимость помещать их в соответствующую интеллектуальную традицию и теоретическую среду в зависимости от менталитета, предпочтений и антипатий их авторов. К списку имен следует добавить и Л. фон Ранке, так как во всех ис- торико-биологических трудах Э. Майра прослеживается свойственное ему критическое отношение к первоисточнику, а также стремление в каждом сюжете выделить «общую идею», определяющую ход событий, при пристальном внимании и к частностям, и к общей социально-культурной обстановке.

Бесспорно, на всех историко-научных трудах Майра в той или иной степени сказывается влияние многих современных историков и методологов науки, таких как И. Лакатос, Дж. Холтон, и особенно Т. Кун, с его учением о «сменах парадигм» и «научных революциях», которые Майр активно использовал при изучении переломных моментов в истории эволюционной биологии.

Оригинальная методика Майра как историка науки с наибольшей силой проявилась в коллективной монографии «Эволюционный синтез. Перспективы унификации биологии» (The Evolutionary Synthesis..., 1980), подготовленной под редакцией Э. Майра и

В.              Провайна, а также в его фундаментальной монографии «Рост биологического знания» (Мауг, 1982с), объем которой чуть меньше 1000 страниц. Заметим, что к этому времени уже никто не осмеливался в одиночку дать обзор развития всей биологии в мировом масштабе, и образцом Майру, видимо, служили сочинения, переставшие выходить за полвека до этого. Во введении «Как писать историю биологии» автор постарался кратко изложить свое понимание ее предмета, задач и методов (Мауг, 1982: 1-20). В хаосе разнообразных подходов и методов Майр пытался найти собственный путь, который позволил бы объективно проследить не столько историю идей, сколько историю фундаментальных проблем и попыток их решения с момента их зарождения до сегодняшнего дня, а также историю принципов, которые формируют концептуальную структуру науки (Мауг, 1982с: I). Он признавал, что историк, пытающийся рассмотреть столь обширную область науки, неизбежно вынужден изложить результаты в общем, кратком и отселектированном виде (Мауг, 1982с: 17).

Без понимания сути противоречий, накопившихся в науке прошлого, по мнению Майра, невозможно понять ее современное состояние.

Всякий историк науки, стремящийся к объективному изложению прогресса научного знания и всесторонней интерпретации тех или иных концепций, по мнению Майра, должен прежде всего ответить на следующие вопросы: «Кто? Когда? Где? Что? Как? Почему?» (Мауг, 1982: 1-2). Различные комбинации этих вопросов и поиски ответов на них предопределяют своеобразие нескольких исследовательских концепций в области истории биологии, которые Майр, следуя складывавшейся к тому времени традиции, определял как разные формы историй: лексиографическая, хронологическая, биографическая, социально-культурная, проблемная. Признавая важность каждой из них, Майр в то же время полагал, что только история проблем позволяет создать объективную картину сложного и противоречивого характера развития биологического знания. Учитывая долгую историю основных проблем современной биологии, корни которых уходят нередко еще в мифологию или античную науку, а большинство из них были известны еще Аристотелю, Майр предпочитал следовать в истории биологии за английским историком Л. Астоном, призывавшим в середине XIX в. изучать историю проблемы, а не периоды развития науки. Это предполагает процессуальный, а не событийный анализ истории биологии. Подобная установка соответствует взглядам английского философа-неогегельянца Р. Коллингвуда, говорившего в 1939 г., что история должна концентрироваться не на событиях, а на процессах, которые не имеют ни начала, ни конца, а переходят плавно друг в друга. Впитавший еще в детстве, в семье основные идеи немецкой классической философии, Майр находился в явной оппозиции к методологии логического неопозитивизма с его верой в универсальность анализа логической структуры научной теории (Мауг, 1982: 6).

Для понимания сути проблем биологии гораздо более важным. Майр считал изучение их истории в хронологической последовательности, включающей не только достижения, но и бесчисленные ошибки, заблуждения. Такой подход предполагал и специальный анализ мировоззренческих и идеологических постулатов, определявших то или иное решение проблемы, а также используемые при этом фактические доказательства. Социологические и биографические аспекты Майр использовал в той мере, в какой это было необходимо для понимания причин выбора анализируемым автором определенной стратегии решения проблем. В целом Майр не выходил за рамки сведений, сообщаемых в популярных в первой половине XX в. сводках по общей истории биологии, таких как, например, изданная на немецком языке двухтомная книга Э. Радля «История биологических теорий» (Radi, 1905-1909) или же опубликованная в 1920-1924-х гг. на шведском языке книга Э. Норденш- киёльда «История биологии» (Nordenskiold, 1928), переведенная сразу же на английский и немецкий языки. В качестве источника биографических сведений Майр использовал также многотомный словарь научных биографий «Dictionary Scientific Biography», издаваемый в США, а также сводки по истории отдельных отраслей биологических наук.

Преобладание проблемного подхода в своих историко-научных сочинениях Майр объяснял тем, что он как биолог может сделать это более квалифицированно, чем написание биографий или социальной истории биологии. Суть проблемной истории Майр видел в поисках ответа на вопросы «Почему развивалась та или иная концепция, в тот или иной момент времени, в той или иной стране, тем или иным исследователем?» (Мауг, 1982: 7). В качестве примера он приводил ответ на вопрос о причинах появления генетики популяций в Советской России, четырехкратное независимое появление идеи естественного отбора в Англии, одновременное, независимое переоткрытие законов Г. Менделя 1900 г. тремя учеными разных стран и т. д. Подобный подход к истории биологии, по мнению Майра, в максимальной степени гарантирует от субъективизма и упрощения в истории науки. Он не скрывал, что в изложении истории концепций ему близка гегелевская триада «тезис — антитезис и синтез», и признавал, что в этом отношении его труды в какой-то степени соответствуют методологии марксизма.

Сформулированным им принципам историко-научного исследования Майр, в целом, следовал во всех своих трудах по истории биологии, которые стали наглядной демонстрацией достоинств и недостатков когнитивного анализа актуальных проблем, историю которых невозможно исследовать, не зная их современного состояния. С одной стороны, его книги были сугубо объективной историей, так как субъект, творец науки, чаще всего брался только в рамках интеллектуальной, а не социально-культурной среды, а с другой стороны, их правильнее назвать историей личностной биологии или «автобиологией», как это сделал Симпсон в рецензии на книгу Майра «Рост биологического знания» (Simpson, 1982). Майр изучал только те темы, которые занимали центральное место в его научных интересах: дилеммы популяционного или типологического мышления, дискретная или слитная наследственность, роль натуралистских традиций в современных исследованиях эволюции и биоразнообразия. Упрекая других авторов, в частности,

Э.              Радля, в предвзятости изложения тех или иных концепций, когда антидарвиновские позиции не позволили адекватно изложить теорию естественного отбора, и призывая к максимальной объективности, Майр не всегда следовал этим установкам и не скрывал симпатии к авторам наиболее близких ему по духу концепций.

Подобная субъективность не сразу заметна на фоне глобальной панорамы интеллектуальной жизни эпохи (Zeitgeist), мастерского подбора тем, убедительности их изложения и интерпретаций, характерного умения использовать в свою пользу не только ясные современные концепции, но и частные воззрения прошлых эпох, историческое изложение которых предполагает понимание их сути и наличие специальных научных знаний. Широта майров- ского подхода впечатляющая, и немногие из исследователей в области истории биологи оказали столь огромное воздействие на ее развитие. В то же время было неверно представлять его историкобиологические труды как модель современных исследований. Напротив, по мере профессионализации и институционализации история биологии в конце XX в. все больше дрейфовала в сторону гуманитарных наук, становясь скорее частью истории, чем биологии, и включая в свой арсенал все больше методов и концепций, разработанных в недрах социологии, антропологии, психологии, культурологии и т. д. В то время как в трудах Майра доминировал анализ истории идей и их интерпретация скорее в духе интерна- лизма, среди историков науки все больше преобладал экстернали- стский подход к науке как социальной практике, ее институционализации, в виде социальных сетей и культурных измерений. Многим кажется устаревшим его стремление с позиций сегодняшней науки рассматривать дискуссии прошлого, когда сами обсуждаемые проблемы, не говоря уже о контексте их постановки и решения, были совершенно другими.

Само положение Майра как одного из архитекторов и лидеров СТЭ не позволяло сохранить объективность в анализе исторических перипетий конфликтующих школ, идей, концепций. «Автобиология» Майра неизбежно стала ультрасубъективной, так как в прошлом он искал в первую очередь доказательства правильности своих современных теоретических положений. Это был способ защиты своих взглядов и СТЭ в целом, что становилось особенно актуальным в период широкого распространения молекулярно-биологических исследований, финансированию которых отдавался явный приоритет по сравнению с классическими отраслями биологии. He случайно, видимо, и временное совпадение обращения Майра к истории науки, ставшей одной из основных сфер его деятельности, с первыми триумфальными открытиями в области молекулярной генетики, удостоенными Нобелевской премии: разгадкой структурной модели ДНК Дж. Уотсоном и Ф. Криком (1953), синтезом С. Очоа РНК в пробирке (1955), выделением

А.              Корнбергом ДНК-полимеразы и синтез ДНК (1957), расшифровкой кодонов М. Ниренбергом, Р. Холли, Х.Г. Кораной и Дж. Мат- теем (1961-1965), установлением схемы регуляции действия генов у бактерий Ф. Жакобом и Ж. Моно (1961).

В условиях тотального наступления молекулярной биологии на классические отрасли знания Майр надеялся найти в истории науки оправдание их сохранения и дальнейшего развития. Он стремился показать, что основные проблемы биоразнообразия, наследственности и изменчивости, эволюции, как показывает история науки, решались и могут дальше решаться только совместными усилиями различных отраслей биологии. История была для него способом вербовки новых поколений учеников из представителей гуманитарных профессий, когда их приток с биологических факультетов явно оскудел в связи с притягательной силой новейших открытий в области генетики, биохимии, клеточной биологии, сулящих начинающим ученым блестящие карьеры, большие гранты, а в случае удачи даже Нобелевские премии.

В связи с этим неудивительна та страсть, с которой Майр отдавался исследованиям в истории науки, побуждая к тому же своих учеников и последователей, в личных беседах и корреспонденциях по истории биологии ища ответы на современные проблемы. Используя свой авторитет и многочисленные контакты, он стремился подвигнуть на написание истории своих открытий других архитекторов СТЭ (Ф.Г. Добржанского, Б. Ренша, Дж. Симпсона и др.), одного из создателей этологии (Н. Тинбергена), а также стимулировал организацию и проведение ряда историко-биологических конференций и симпозиумов. Как справедливо указывал Бур- хардт (Burkhardt, 1994: 360), изучение майровского архива и его огромной корреспонденции обязательно прольет свет на многие события в истории биологии во второй половине XX в.

Таким образом, особенности Э. Майра как историка науки проявились, прежде всего, в его явной склонности к когнитивной, а не к социальной истории науки. Само обращение к истории диктовалось стремлением найти в трудах предшественников дополнительные доказательства своих взглядов. С этой целью он обращался к первоисточникам, интерпретируя их нередко с позиций сегодняшнего дня, а не с учетом требований антикваризма. Выделяя центральные моменты в мировоззрении и научных взглядах своих предшественников, Майр не только рассказывал о восприятиях их современниками, а также о реакциях автора на труды других ученых, особенно научных оппонентов, но также сравнивал используемые ими понятия и созданные концепции с собственными трактовками. Он был убежден, что суть проблем эссенциализма, эволюции и наследственности была в прошлые эпохи такой же, как и в наши дни. Таким образом, здесь была попытка комбинировать логическое с историческим, презентизм с антикваризмом, интернализм с экстернализмом, с явным предпочтением первых членов этих классических дилемм в истории биологии.